Ну и в итоге, реальность эксов скушала значительную часть планеты Земля, а нам остались только объедки, зоны сопротивления в горных районах, в том числе и в Бадахшане. Академии и университеты были, естественно, разорены и превращены в притоны, наука стала неофициальной, ученые попрятались в горных кишлаках и на секретных базах, и там уже была разработана приемлемая теория.

Так вот, весь физический мир состоит из "сырой" материи, эктоплазмы, которая может превратиться в "зрелую", организованную, под воздействием вероятностно-фатумного поля, поля Судьбы. Если из Поля Судьбы пройдет эманация, волна, то она организует в нашем физическом мире элемент реальности; если волн будет много, то получится целая реальность, цельность. Чтобы Поле Судьбы возбудилось, надо повоздействовать на него энергией сдвига, добытой из веры человека. Короче, чем сильнее эксы изменяли реальность, тем больше у них было возможностей коверкать ее дальше и быстрее.

Я вспоминал теорию, я уже знал наверняка, что сейчас служу в стратегической разведке, но обстоятельства последнего задания никак не воскрешались, они были прочно заблокированы, вернее стали смутными снами. И соответственно были недоступны и дознавателям. Капитан-лейтенант Келарев проявлял недовольство, даже насупился.

- Наверное, господин капитан-лейтенант, я заблокировал их так, чтобы все сохранилось в тайне, пока не станет ясно, что вы - "свои" в доску. Тогда и сработает какая-нибудь отмычка.

- Но как нам доказать, что мы - свои? А, господин лейтенант? Келарев явно закусил удила.

Мне взбрело в голову довольно элегантное решение.

- А пройдете ту же проверку, что и я, тогда посмотрим.

Командир неожиданно выразил согласие.

- А что, недурная мысль.

- Есть еще одна неплохая мысль: дать мне что-нибудь пожевать. Ньям-ньям, понимаете? По-моему, я этого не делал несколько дней. Авось блоки с моей сытой памяти спадут быстрее.

Из того отсека, где всему экипажу надлежало пройти суровую проверку, меня перевели в помещение, похожее на рубку. Здесь была понатыкана уйма совершенно непонятных мне приборов, ручек, переключателей, тумблеров, кнопок, каких-то штырей, пупырышек, пузырей. То, что я принял вначале за ветровое стекло, оказалось после небольшого воспоминания и обдумывания голографическим экраном. Вскоре я восстановил в голове названия всему и суть всех приборов.

Тут были и сидения, которые принимали, чтоб угодить вам, практически любую форму - от высокого кресла в стиле ренессанс до кушетки - причем хватало им мысленной команды. Отозвавшись на мой призывный сигнал, с подволоки опустился шланг питателя. Он выдавил розовый пузырь, который сразу затвердел и стал похож на теннисный мячик. Однако по вкусу напоминал он котлетку из фарша третьего сорта и не остывал, поддерживая свою теплоту за счет внутренних экзотермических реакций. Следующий пузырь по вкусу был близок к гнилому яблоку...

Однако умеют у нас аппетит испортить.

- Обнаружены низколетящие цели, азимут двести восемьдесят, угол двадцать, дистанция сорок, - доложил локатор мягким девичьим голосом. Впрочем, на его мониторе все было видно. На других экранах даже показывался предполагаемый вид цели: распластанный аппарат, похожий на голову кобры.

А вот аппараты-"кобры" видимо считали нас низколетящей целью. Они образовывали боевые порядки, призванные легко и лихо уничтожить патрульный кораблик - через охват с флангов и заход сверху. Спустя десять минут несколько вражеских машин произвели боевые залпы. И хотя их ракеты ушли в "белый свет", кто-то вопросил густым тревожным голосом капитан-лейтенанта Келарева:

- Командир, почему мы не атакуем? Давайте жвахнем ракетами левого борта.

Искушенный командир отозвался лишь невнятным хмыканьем, но я все уловил.