Браун оправдывался перед Союзом писателей на двух заседаниях исполнительного комитета, на которые собралось множество воинственно настроенных литераторов. 26 сентября сам Хагер выступил перед восемьюдесятью членами Союза и сделал общий доклад о критическом состоянии литературы ГДР. Он ссылался на «Роман о Хинце и Кунце» как на пример проблем, которые нужно решить, особенно, в сфере отношений авторов с партией в контексте правильной культурной политики. Большинство присутствовавших еще не читали роман, но несколько представителей Союза выступили со словами о важности укрепления соцреализма и с осуждением «безразличия и пессимизма», проникших в недавно вышедшие произведения. Будучи мишенью этих обвинений, Браун ответил, что он постоянно учитывал мнение властей и отказывается признать справедливым утверждение некоторых из критиков, что его роман доходит до отрицания социализма. Хагер суммировал детали встречи в докладе на имя Хонеккера, который заканчивался выводом о том, что можно с бóльшим успехом ослабить влияние «Романа о Хинце и Кунце», если обличить его «политические отклонения». 12 декабря Браун предстал еще перед более враждебным собранием из пятидесяти четырех членов союза. Двадцать докладчиков, включая Клауса Ярмаца, консервативного партийца, обрушились на роман, но на этот раз Браун сидел молча, пропуская брань мимо ушей. Когда еще один несгибаемый приверженец партии, Герман Кант, бывший председателем собрания, потребовал от него ответа, Браун не стал опровергать критику и сказал в свое оправдание только то, что сотрудничал с издательством и Министерством культуры. Очевидно, он намеревался избежать полемики и переждать шельмование, не стихавшее в прессе ГДР. Оставалась вероятность, что ГАП разрешит новое издание, когда страсти улягутся. Так уже случалось с предыдущими литературными скандалами: это имели в виду цензоры, когда рассказывали мне, что после публикации «горячего» произведения они выжидали время, «чтобы выросла новая трава», то есть до тех пор, пока новое издание не сможет без помех получить одобрение.

Пока споры утихали, Браун тщательно избегал любых провокационных высказываний. Он прочитал в Академии искусств лекцию, не вызвавшую шумихи, и с согласия властей ГДР несколько раз выступил в Западной Германии, где пресса пыталась представить «Роман о Хинце и Кунце» как «немецко-немецкую бомбу» (eine deutsch-deutsche Bombe). Браун держал дистанцию с журналистами во время чтений на франкфуртской книжной ярмарке и в Кёльне. Хагер и, несомненно, тайная полиция получали доклады обо всех его публичных выступлениях. Все указывало на то, что власти Восточной Германии успешно минимизировали ущерб от «бомбы». Воздержавшись от наказания Брауна и позволив ему выезжать в Западную Германию, они как бы продемонстрировали свою готовность терпеть возражения. В итоге «Роман о Хинце и Кунце» так и не был запрещен, его просто старались замолчать. Власти действовали втайне, и, пока все шло успешно, даже зашла речь о разрешении нового издания.

Каким был конец цензуры

Пока участь «Романа о Хинце и Кунце» оставалась неопределенной, мир начал меняться. В марте 1985 года Михаил Горбачев возглавил Коммунистическую партию СССР, начал перестройку и провозгласил политику гласности. В 1986‐м после XXVII съезда партии и чернобыльской катастрофы гласность (амбивалентный термин, поначалу обозначавший только открытое обсуждение общественных вопросов) породила движение за свободу информации.