– Понятно, – сказал отец Симон. – Чудовища изобличили присутствие греха.

– Не обязательно, – возразил отец Хасинто. Манера отца Симона говорить явно раздражала кастильца. Не удержался он и на этот раз. – Вы же несомненно слышали о мужчинах-собаках на Андаманских островах, о которых писал Марко Поло…

– Я не трачу время на светское чтение, – сухо перебил его старик.

– Как я уже сказал, – вмешался Эймерик, чтобы не дать разгореться спору, – нам пора приступить к работе. Я немедленно прикажу убрать гадюк из камер осужденных – теперь мы вправе их так называть, – и накормить пленников. Сейчас Девятый час. После вечерни, если все согласны, мы допросим первого.

– Отье, я полагаю, – сказал отец Ламбер.

– Да, хотя вряд ли нам удастся что-то узнать. Отье, безусловно, Совершенный, поэтому не имеет права лгать. Вы увидите, насколько хитро предводители еретиков уклоняются от самых прямых вопросов. Но с кого-то надо начать.

Все согласились. Прежде чем приступить к подготовке допроса, Эймерик ненадолго ушел в свою комнату, пытаясь справиться с беспокойством и неприятными ощущениями, которые вдруг появились.

Он испытывал их все чаще и чаще, очень переживая по этому поводу. То, что происходило, было трудно описать. Собственное тело временами казалось ему чужим, словно голова и конечности с ним вообще не связаны. Будто он, как деревянная марионетка, состоит из отдельных частей, скрепленных невидимыми нитями.

К своему телу Эймерик всегда относился с пренебрежением, считая его ничтожным придатком головы. Это очень помогало переносить суровую затворническую жизнь, лишения и физические страдания. Однако вот уже почти год, как у него появилось стойкое ощущение, что он хуже контролирует конечности, словно плоть перестала подчиняться воле разума. Инквизитор боялся, что его походка стала странной и неестественной, хотя никто из знакомых не говорил ему об этом.

В уединении, в тишине своей комнаты, где было почти так же холодно, как у отца Симона, он почувствовал себя намного лучше. Глянул в окно. На горизонте, над верхушками лиственниц, виднелись горы, увенчанные короной сверкающих ледников. Оказаться бы сейчас там, далеко-далеко, где нет ни одной живой души. Вдохновленный этими мыслями, он ощутил прилив сил, которые умножил чтением семи покаянных псалмов. И лишь тогда почувствовал, что готов выполнить свой долг.

Спустившись вниз, инквизитор наткнулся на Райнхардта. После необъяснимой бойни, устроенной его людьми, капитан питал к Эймерику своего рода страх. А тот никак не мог понять, почему солдаты повели себя подобным образом. Проявили религиозное рвение? Соскучились по настоящим сражениям? Какой смысл спрашивать об этом таких неотесанных мужланов!

– Капитан, есть новости?

– Нет, отец, – кажется, Райнхардта немного приободрил доверительный тон инквизитора. – После арестов и смертей в деревне большой переполох. Но никто из родственников не пришел забирать тела убитых или требовать освобождения пленных, и это очень странно.

– О Семуреле что-нибудь слышно?

– Нет. Видимо, он той же ночью уехал из Шатийона.

– Наверняка отправился к Эбайлу, – нахмурился Эймерик. – Боюсь, у нас скоро будут неприятности. Надеюсь, не слишком скоро.

Инквизитор помолчал, погруженный в размышления. Райнхардт тронул его за руку.

– Отец Николас, простите…

Эймерик резко отдернул руку. Он ненавидел прикосновения.

– Что?

– Я еще раз поговорил со своими людьми о том, что произошло прошлой ночью. Они сами ничего не понимают. И ведут себя странно, очень странно.

– Что вы имеете в виду?

Капитан хотел почесать затылок, но рука наткнулась на перо шлема, и он опустил ее.

– Они какие-то нервные и все время задирают друг друга.