Я очень люблю танцевать, при этом самый лучший партнер для меня — это тот мужчина, к которому я не испытываю никакого влечения и который тоже относится ко мне, как к существу среднего пола. Танец для меня — это движение под музыку, ритм, подхваченный телом, и не больше того. Поэтому мне очень не понравилось, что Нарцисс крепко притягивал меня к себе, крайне не понравилось мне и то, что к моему животу прижалось что-то твердое. Когда его рука заскользила по моему бедру, я уже готова была его оттолкнуть, как вдруг кое-что вспомнила, и на моем лице непроизвольно появилась улыбка.

— Чему ты улыбаешься? — спросил Нарцисс и тут же вскрикнул и отдернул руку.

— Вот тому и улыбаюсь. Ты наткнулся на булавку, которая у меня была вколота в том месте, куда галантный партнер никогда не положит руку во время танца.

Не знаю, что бы мне ответил Нарцисс — на лице у него была написана нескрываемая ярость, — но тут музыка кончилась, и меня увел Алекс. Весь остаток вечера я провела в его объятиях, едва-едва попадая в ритм, лениво переставляя ноги и совсем позабыв о том, что танец для меня — занятие асексуальное. Не забыла только вынуть вторую булавку, которая скалывала юбку на месте оторванной пуговицы.

Алекс был очень хорош в этот вечер.

В отличие от большинства блондинов он на солнце не сгорал, а именно загорал, и когда мы с ним встретились, его кожа была уже бронзового оттенка. Сейчас, в резком, но неярком свете фонарей, он привлекал к себе женские взгляды — его белые волосы и белые зубы ярко выделялись на фоне темного загара, голубая рубашка подчеркивала голубизну глаз, а туго обтягивавшие бедра джинсы здорово его стройнили и придавали фигуре форму чуть ли не идеального «мужского» треугольника. Мужским был и исходивший от него запах: от него сильно пахло вином, немного — потом и еще чем-то неуловимым, что кружило мне голову и от чего я готова была эту самую голову потерять напрочь.

Так я и кружилась с ним под звуки чего-то медленного, почти уткнувшись носом ему в грудь. Надо сказать, что к этому времени благодаря многочисленным отлучкам в разные домики (у Славика мы пили его фирменный напиток — спирт пополам с алычовым вареньем, у ихтиологов — спирт, настоянный на тархуне, а с Мишей Гнеденко — хороший портвейн) ноги у меня слегка ослабели в коленях и отказывались держать тело в прямостоячем положении — они были согласны передвигаться только в ритме танца. Поэтому мне пришлось им помогать и волей-неволей повиснуть у Алекса на шее.

Впрочем, он абсолютно против этого не возражал. Честно говоря, пьяненький, он нравился еще больше, чем трезвый, — на лице его бродила смутная улыбка, он был совершенно раскован и, хотя его слегка и пошатывало, это абсолютно не мешало его ласковым рукам, намного более ласковым, чем в трезвом состоянии, без всякого стеснения забираться под легкий шелк моего платья.

Мне хотелось, чтобы музыка никогда не кончалась. Но время останавливается только в наших мечтах, и вот кто-то бросил клич: «Пошли на море!» — и все немедленно подхватились и пошли. Я, хоть ноги меня и не слишком держали, даже сообразила, что неплохо бы сходить за полотенцами, и с честью справилась с этой сложной задачей, конечно, не без помощи Алекса.