Он положил трубку.

— Мои ребята разберутся. Мы с ними такие огонь и воду прошли, что эти валютчики забудут дорогу в ваш район.

— «Подсадную утку» из меня хотите сделать? — спросил Седой.

— Вроде того. А теперь дайте мне послушать магнитофонную запись. Мне важно знать, что там записалось, а что нет.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

РАЗВЯЗКА НА ПУСТЫРЕ

Было часа три дня, начало четвертого. Юрка и Ленька сидели в отделении милиции и ждали, когда освободят Димку. Дядя Володя встретил их несколько хмуро, но, в целом, приветливо.

— Тут из-за вашего поганца такой трезвон идет, — сообщил он. — Может, расскажете, что за тайный смысл у его выходки, почему за него все вступаться вздумали?

— Да просто… — Ленька запнулся. — Просто мы не знаем! Но ведь его скоро отпустят?

— Отпустят… — проворчал участковый. — Тут и инспектор детской комнаты подключилась, и акт об изъятии огнестрельного оружия составлен… Не знаю уж, как быть. С другой стороны, говорят, он помог кому-то в чем-то… Цирк!

— Изъятие огнестрельного оружия — это очень серьезно? — спросил Юрка.

— Было бы серьезно, если бы ему было больше четырнадцати лет, ответил участковый. — Тогда ему и колония для несовершеннолетних светить могла. А так… Родителям на работу «телега» уйдет, да в школу извещение. Пусть взгреют его как следует. Думаю, больше он ничего отмачивать не будет. Тут, кстати, самое страшное — если говорить о серьезном — что такие самодельные штуковины часто взрываются. Перекосило бы или заклинило патрон — а гильзы, я поглядел, у него все старые, кое-где побитые и помятые, любую в стволе заклинить могло — и разворотило бы ствол так, что мог бы он без рук остаться, а то и без глаз. Просто повезло ему, что эта хреновина не рванула… Ладно, подождите немного, я его ещё чуть-чуть припугну и выпущу. Ну, а уж как с ним в школе будут разбираться — это их дело.

— Могут из школы исключить? — с тревогой спросил Ленька.

— Исключить не исключат, но пометка в личном деле останется. И в архивах детской комнаты нашего отделения тоже этот случай зафиксируют, надо полагать… Ладно, садитесь, ждите, и не вынимайте мне мозги. У меня и без вашего стрелка дел полно.

И друзья уселись ждать в закутке коридора: закутке без окон, освещенным тусклым светом. Откуда-то до них доносились голоса.

— И когда ты за ум возьмешься? — говорил мужской голос. — Надоела ты нам хуже горькой редьки!

— Да я… — этот голос был женским, и молодым, похоже, но при этом подсевшим — то ли простуженным, то ли прокуренным. — Да я ведь ничего и не делала, а что повеселились, так это никому не запрещается, и все равно, честное слово, это в последний раз.

— Знаю я твои «последние разы»! — возражал мужской голос. — Тунеядка ты, вот кто. Да ещё и укрывательница краденого, если не хуже. Смотри, вышибем тебя наконец за сто первый километр — узнаешь, где раки зимуют!

— Я работаю! — заспорил женский голос. — А что до краденого, то ничего я не укрывала. Я за всех своих гостей не могу быть в ответе. Если кто-то из них чужой каракулевый полушубок принес, на огонек завернув, то я-то тут при чем? Вот его и сажайте!.