Вернулся робот. Вместо кофе он принес две таблетки Универсального Успокоителя.

   — Вот вы сами и признались в своей неполноценности, — захохотал Бренер, смахивая таблетки

на пол, — а еще хотите тягаться с машиной, вы — так называемое мыслящее существо! Не забудьте,

что при всем этом вы еще пользуетесь опытом, накопленным бесчисленным количеством поколений

предков, а машина опирается только на то, что ею приобретено самой.

   — В каждую машину вы вкладываете свой опыт, — вяло возразил Меньковский, — и без него она

мертва. Честно говоря, мне уже опротивел этот спор. Ничего сверхъестественного ваши машины

сделать не могут.

   — Вульгарная философия двадцатого столетия! — загремел Бренер. — Если хотите, я завтра

создам расу размножающихся автоматов, передающих свой опыт потомкам, и тогда посмотрим, на что

они будут способны! Могу держать пари, что меньше чем за год они пройдут путь, на который

человечеству понадобилось двести веков, а еще через год мы с вами будем краснеть, когда нас

будут называть людьми.

   — Пари? — переспросил Меньковский. — Я хочу держать пари, и, когда вы его проиграете, вы

должны будете публично покаяться в своей ереси.

   — Пора спать, — сказал робот, невозмутимо выключая свет.

   Меньковский спустился к морю. «Не нужно было пить столько Стимулятора», — подумал он,

снимая одежду.

   Холодная вода быстро сняла возбуждение. Одеваясь, он уже думал о том, какая удивительная

наука генетика и какие чудесные люди ею занимаются.

   — Все-таки самое замечательное в этом мире то, что мы не автоматы, — сказал он вслух и

засмеялся.

*   *   *

   Меньковский еще раз прочел текст и положил голубой листок на стол. Ничего не скажешь,

перевод сделан великолепно. Задача была необычайно трудной: перевести на современный язык

французскую балладу шестнадцатого века. И вместе с тем чего-то в переводе не хватает. Слишком

все гладко: и безукоризненное построение строф, и великолепное звучание рифм, и математически

точная тональность стиха. Это было самым лучшим из всех возможных вариантов, но почему-то

вызывало тошноту, как слишком сладкое пирожное. Какая-то алгебра, а не искусство.

   Типичный машинный перевод.

   Он вздохнул и открыл словарь французского языка. Конечно, анахронизм изучать в двадцать

первом веке языки, но иначе ничего не выйдет, и лицо поэта, так интересовавшего Меньковского,

навсегда останется слепой маской, вылепленной бездушной машиной. Что-то вроде машинной музыки,

красивой и точной, но напоминающей узор в калейдоскопе.

   Назойливый звонок видеофона прервал его размышления. На экране лицо Бренера кривилось в

привычной усмешке.

   — Надеюсь, вы не забыли о нашем пари?

   Охотнее всего Меньковский признался бы, что забыл, но, к сожалению, он все помнил.

   — Я жду вас у себя, — продолжал усмехаться Бренер.

   Меньковский вздохнул и захлопнул словарь...

*   *   *

   То, что он увидел в лаборатории Бренера, вначале показалось ему забавным. Десять роботов —

подчеркнуто небрежные копии человека, сидя спиной друг к другу, пытались распутать проволочные

головоломки.

   Первым закончил работу тот, кто сидел ближе всех к двери.