Старшая сестра разрешила мне после обедни
упражняться на органе, если у меня появлялось такое желание. На самом деле я
не упражнялся -- для этого я играю слишком плохо; я делал то же, что и с
роялем: играл для себя, импровизируя, по мере сил изображал какие-то
тепловатые настроения, грезы, тоску о чем-то неясном, о будущем, об
исполнении мечты и о самом себе, а для всего этого не надо было особенно
хорошо играть. Иногда Изабелла заходила в церковь вместе со мной и
слушала... Она сидела тогда внизу, в темноте, дождь хлестал в пестрые стекла
окон, звуки органа проплывали над ее темноволосой головой; я не знал, о чем
она думает, и было в этом что-то необычное и немного сентиментальное, но
потом вдруг вставал вопрос "зачем", вскрик, страх, безмолвие. И я смутно
ощущал присущее земной твари неуловимое одиночество, когда мы оставались в
пустой церкви, наедине с сумерками и звуками органа, только мы двое, словно
единственные люди на свете, соединенные хмурым светом, аккордами и дождем и
все же навеки разлученные, без всякого моста от одного к другому, без
взаимопонимания, без слов, и только странно рдели сторожевые огоньки на
границах жизни внутри нас -- мы их видим и не понимаем, я по-своему, она
по-своему, словно глухонемые слепцы, хотя мы не глухи и не немы, не слепы, а
потому оказываемся еще беднее и оторванное от всех. Чем именно было вызвано
в ее душе желание подойти ко мне? Я этого не знал и никогда не узнаю, истоки
ее желания погребены под щебнем и оползнями, -- но я все-таки не мог понять,
почему эти странные отношения вызывают во мне такую смятенность: я же знал о
ее болезни и знал, что видит она во мне не меня, и все же наши встречи
будили тоску о чем-то неведомом, потрясали и порой делали меня то
счастливым, то несчастным без всякого смысла и причины.
x x x
Ко мне подходит сестра милосердия небольшого роста.
-- Старшая сестра хотела бы с вами поговорить.
Я встаю и иду за ней. Я чувствую себя довольно неловко. Может быть,
кто-нибудь из сестер шпионил за нами и старшая заявит, что мне разрешается
беседовать только с больными, которым за шестьдесят, или даже уволит меня,
хотя главный врач и сказал, что для Изабеллы общество людей полезно.
Старшая сестра встречает меня в своей приемной. Здесь пахнет воском для
натирания полов, мылом и добродетелью. Дыхание весны сюда не проникает.
Старшая сестра, сухопарая энергичная женщина, приветливо со мной
здоровается; она считает меня безупречным христианином, который любит Бога и
верит в силу церкви.
-- Ведь скоро май, -- говорит она и смотрит мне в глаза.
-- Да, -- отвечаю я и разглядываю непорочно белые занавески и голый
блестящий пол.
-- Мы подумываем, не начать ли нам служить майскую всенощную?
Я облегченно вздыхаю и молчу.
-- Когда наступает май, в городских церквах каждый вечер служат
всенощную, -- поясняет старшая. |