Действие «Громовержца» сказалось незамедлительно. Разум у друзей прочистился необыкновенно. Правда, яичница снова его слегка затуманила, но основную мысль все высказали единодушно:

    - Без Яги не обойтись!

    Они имели в виду не только Степанидовну, но и Горыныча с Кощеем и, конечно, Лешего.

    - Народное ополчение поможет, - твердо обещал Костя.

    - Давно ли лесная… хм, нечисть… стала народным ополчением? - Шлоссер вопросительно поднял бровь.

    - Семеныч! - с упреком сказал Евстигнеев. - Нечисть - это жильцы Маланьи!

    - Верно, - смутился механик. - Это я оговорился, не прав. И вообще, дело зашло слишком далеко. Хулиганство, грабеж со взломом, избиение Лисипицина. Что с бандитами делать?

    - Выгнать их с треском, - сказал Евстигнеев, - у нас своих чертей хватает, нам новые не нужны.

    - Новые и вдобавок злые, - напомнил Шлоссер.

    - Выгнать их не удастся, - напомнил Костя, - отворот-поворотное зелье не пустит. Придется своими силами укрощать. Слушайте! А может, товарищеский суд, а?

    - Верно! - обрадовались друзья. - Соберем общественность, призовем преступников к ответу. Правда, Маланья их не выдаст.

    - Тогда и Маланью призовем, - сказал Костя, - как укрывателя.

    - Соучастника! - добавил Антуан сквозь дрему и, сладко вытянув лапы, захрапел снова.

    - А ты вообще должен был за ними следить, - сказал Костя, устранился, понимаете ли, от важного дела.

    - Я следил, - возразил Антуан.

    - И много наследил? - улыбнулся Евстигнеев.

    - Скукотища! Они только спят да ругаются.

    - Н-да, - вздохнул Шлоссер, - та еще компания.

    - Народное ополчение я беру на себя, - сказал Костя, - соберу всех.

    - А я поставлю вопрос перед директором, - пообещал Шлоссер, - чтобы все было по закону.

    - А я пройдусь по поселку, - сказал Евстигнеев, - соберу всех, кто от братков пострадал. Проведем настоящий процесс! Не хуже международного трибунала.

    В доме Маланьи царила тревожная тишина. Измученные бандиты приходили в себя и тут же уходили снова. Серый лежал на раскладушке, положив себе гирю на грудь и поглаживая ее, как котенка.

    - Ах ты моя хорошая, - горестно приговаривал он. - Только ты меня и понимаешь!

    Гиря умудренно молчала.

    Колян и Толян лежали вытянувшись, словно по команде «смирно», и не шевелились. Бараньи рога Толяна в полумраке казались огромными ушами.

    «Слухач! - подумал Серый с ненавистью. - Наверное, шпион. Гирей бы его!»

    Однако приподняться уже не хватало сил.

    Что касается шефа, то бабка заботливо укрыла его солдатским одеялом. Эдик был неузнаваем. Под воздействием пережитого редкие, коротенькие волосенки колосились у него на голове, разделившись по одному, и торчали теперь в разные стороны, отчего голова стала казаться в два раза больше.

    Время от времени шеф отваливал нижнюю челюсть, да так, что заглянувшая к браткам Маланья невольно ахнула:

    - Совсем проглотом стал! Теперь и не накормишь!

    В этот момент шеф как-то особенно жалобно хрюкнул, скосил глаза на старуху и что-то неразборчиво забормотал.

    - А-мня-мня! - послышалось Маланье, и она навострила уши.

    - Хахахама дахавай! - пролепетал шеф.

    «Ну вот и все, - подумала бабка.