– Со мной порядок. Устроюсь на работу, буду вам с Сережкой помогать.
– Добрая ты девка, всегда такой была, – заревела Нинка. – Отчего тебе в жизни не везет?
Дослушивать я не стала, захлопнула дверь и помахала на прощание рукой.
– Оттого не везет, – забубнил Палыч, – что каждый норовит на хребтину влезть.
– Ты хоть не зуди, – подхватив его под руку, попросила я.
– А я что, я как скажешь…Хочешь споем?
– Давай.
Мы направились к подъезду, затянув негромко «Раскинулось море широко».
– Дед твой, царство ему небесное, очень эту песню уважал, – поднимаясь по лестнице, заметил сосед, – Бывало, как выпьет…
– Похоронили по‑людски?
– А то как же. Дед твой Нинку хорошо знал, оттого кончину свою препоручил соседке. Варваре Васильевне. И деньги оставил, трюмо продал, то, что в углу стояло… А остальное все Нинка. Я ей говорил, мол, вернется Виталька, за душой у девки ни гроша…
– Бог с ней, с Нинкой… На кладбище завтра съезжу. Поедешь со мной?
– Конечно. Возьмем бутылочку, помянем моего дорогого усопшего друга Игната Мартыновича… Вот уж кто выпить любил, но и дело знал. Знал дело, скажу я тебе.
Палыч вошел в квартиру, запер дверь на засов, посмотрел на меня заговорщицки и, взяв за руку, повел в кухню
– Нинка‑то твоя жаднющая, да, слава богу, без царя в голове, а Игнат Мартыныч мужик обстоятельный, любимую внучку без копейки не оставил. Бери табуретку, полезай наверх.
– Куда? – удивилась я.
– В темнушке, на верхней полке, за ящиком тайник. Полезай, да пошарь там, ручку нащупаешь. Со старых времен тайник, не знаешь, так ни в жизнь не найдешь.
Я влезла на табурет, принялась впотьмах шарить рукой и в самом деле обнаружила в стене металлическую скобу, потянула ее и сунула руку в тайник.
– Ну что? – спросил Палыч удовлетворенно, – Нашла?
– Нашла, – кивнула я, передавая ему два свертка в старых наволочках. В одном были бронзовые часы, в другом статуэтка из мрамора.
– Там и адрес есть, куда отнести, за большие деньги у деда эти вещи просили, для тебя берег.
– Спасибо тебе, – глядя на багровую физиономию своего соседа, сказала я.
Если бы могла, то непременно заревела бы в ту минуту. Мы обнялись. Палыч похлопал меня по спине и сказал со вздохом:
– Ждал я тебя. И барахло это душу‑то тянуло, а ну как свистнет кто, я ведь пьяный – дурной… Теперь все, слава богу, волю покойного исполнил и тебя увидел. Ты. Виталька, хочешь смейся, хочешь дураком зови, а ведь кроме тебя… Ладно, сама знаешь…
– Знаю, – кивнула я. – Пойдем, выпьем за дедово наследство. Больших денег не жду, но на жизнь нам с тобой хватит.
Палыч шмыгнул носом и торопливо отвернулся.
Мы еще выпили, доели картошку, я убрала наследство в тайник и вымыла посуду. К этому моменту сосед задремал, облокотившись на стол, я проводила его в комнату на видавший виды диван, достав из шифоньера подушку и одеяло. Пять лет назад у Палыча был телевизор и холодильник, теперь же из мебели только необходимый минимум, а шифоньер вообще пустой. Я вздохнула, открыла в комнате окно и задернула ситцевую штору, чтобы солнце не било спящему в глаза, а потом прошлась по квартире, насвистывая. Извлекла из кармана кубики и бросила на кухонный стол. Два и один. Не густо. Я покосилась на телефон Аппарат был древний, под стать квартире, укреплен на стене в коридоре. Сделав очередной круг по прихожей, я подошла к нему и, сняв трубку, набрала номер.
– Да, – голос звучал хрипло и недовольно. |