Но Голубков, казалось, читал мои мысли – он наклонился к моему уху, чтобы перекричать шум лопастей вертолета, и спросил:

– Слушай, Сергей, а может, мы вас все‑таки высадим где‑нибудь в районе вашего лагеря, а? Это ведь не дело, что все ваше добро там столько времени без присмотра...

– А почему вы думаете, что наши вещи и документы могут быть там? Я, Константин Дмитриевич, наоборот, уверен в обратном: те бандиты, у которых мы побывали в гостях, наверняка их сразу же к рукам прибрали. У меня же тачка приличная была, уж мимо нее они вряд ли прошли! И потом, незачем им было там следы оставлять: ни за собой, ни за нами. Они же как думали: возьмем, мол, этих лохов, припугнем, а если что – замочим. Нет, наши вещички наверняка вместе с нами тогда в дом к этому Султану увезли. Хотя... – Я перегнулся через генерала к Мухе: – Олег, ты когда в гараже чеченский «лендровер» смотрел, мою тачку там случайно не видел?

– Не, командир, ее там точно не было, – уверенно ответил Муха, – иначе я бы ее взял, а не «лендровер» этот.

«Интересно, – подумал я, – а куда же ее тогда чечены погнать могли? Во дворе ее тоже не было, в учебном лагере – тем более... Может, у них в самом городе какая‑нибудь запасная „малина“ имелась? А вот это выяснить как раз не мешало бы... Но это после того, как мы контейнер вернем; не след о своем барахле думать, когда тут такое дело еще не закончено...»

– Ну что, Сережа, о чем задумался? – прервал мои мысли генерал.

– Да так, ерунда всякая... – отделался я от ненужного сейчас разговора. – Лучше объясните мне, как же так могло получиться, что вам этих орлов подарили. – Я кивнул в сторону спецназовцев.

– А вот это, Сергей, большой секрет... – Голубков улыбнулся. – Надеюсь, ты не против того, что они нам помогают? Уверен, что после конца операции вы всегда успеете с ними славой поделиться... А может, так дело повернется, что когда‑нибудь еще вместе поработать придется.

– Ну что ж, мы не против. Ребята отличные. А насчет славы... Константин Дмитриевич, мы ж не славы ради, сами, чай, знаете!

– Да знаю, знаю! – успокоил меня Голубков. Да и то сказать, кто‑кто, а он знал всех нас как облупленных.

Слава... Эта штука очень опасна для молодой, неопытной души... Сколько хороших людей предали из‑за нее самих себя! Сколько судеб она поломала, сколько биографий вывернула наизнанку! Стремиться к славе – значит хотеть всеобщей известности, ждать от незнакомых тебе людей поклонения и любви. Но никому из нас это не нужно, достаточно того, что нас любят и уважают те, кого мы сами тоже любим и уважаем. Взять хотя бы нашу пятерку: разве станем мы доверять друг другу больше, если о наших подвигах станут писать в газетах? Конечно же нет. Я даже больше скажу: таким профессионалам, как мы, слава только помешает делать свою работу. «Бойцы невидимого фронта» – так часто говорят о разведчиках. О нас такое тоже можно было бы сказать. Хотя... возможно, допускаю, что Артист, например, может и хотел бы прославиться. Но только на сцене! А это уже совсем из другой, как говорится, оперы.

Нет, слава – это точно не для нас; слава – это гордыня, один из самых страшных смертных грехов. Конечно, можно гордиться своей Родиной, детьми, профессией – но только не самим собой; все это суета сует...

Но я так и не успел додумать эту тему до конца хотя и обнаружил неожиданно для себя, что они меня очень волнуют...

– Подлетаем к заданному квадрату, – услышали мы усиленный микрофоном голос пилота «вертушки». – Готовность пять!

Слово «пять» означало, что через пять минут мы будем в точке высадки.