Эндрюз и Эрон вышли. Женщина негромко застонала, заметалась на постели. Любопытно, размышлял Клеменз, что это, нормальная реакция на те медикаменты, которые он поторопился ввести ей, надеясь на мгновенный положительный результат или их побочный нежелательный эффект? Он сидел рядом с койкой, наблюдая за пациенткой и испытывая бесконечную благодарность судьбе, которая дала ему возможность быть здесь, рядом с этой женщиной, смотреть на нее, ощущать исходящий от нее запах. Он уже почти забыл, что значит женское общество. Одним своим появлением она пробудила множество воспоминаний. Если не обращать внимание на кровоподтеки и следы усталости, она очень красива, подумал Клеменз. Даже намного красивее, чем можно было бы ожидать.

Рипли снова застонала. Нет, это не от боли и не от его медикаментов, решил Клеменз. Ей снились какие-то кошмары. Это не страшно. В конце концов, сны ей не повредят.

Огромный четырехъярусный зал освещался скудно. Заключенные столпились на втором ярусе. Они негромко переговаривались, опершись на перила; кое-кто покуривал сигареты с растительно-синтетической смесью. Верхние ярусы были пусты. Как и большинство других сооружений на Фиорине, располагавшийся в глубине шахты зал предназначался для многих сотен людей, а не для пары дюжин собравшихся сейчас здесь заключенных.

По приказу начальника колонии сюда пришли все двадцать пять обитателей колонии: молодые, не слишком молодые и те, для кого молодость была лишь смутным приятным воспоминанием, но все с жесткими чертами худых лиц, все наголо остриженные. Эндрюз расположился лицом к заключенным, рядом с ним сидел его заместитель. Клеменз, как и приличествовало его особому статусу, стоял немного в стороне и от заключенных и от тюремщиков.

Двадцать пять заключенных и всего два надзирателя. В любой момент заключенные могли бы наброситься на начальника колонии и его заместителя и без особых проблем скрутить их. А что дальше? После мятежа они стали бы хозяевами того комплекса, где жили и сейчас. Бежать здесь было некуда: на Фиорине не существовало лучших мест, запретных для заключенных. Зато когда прилетит очередной транспорт с продуктами и другими грузами, его экипаж быстро поймет, что к чему, не станет сбрасывать грузы и сообщит о мятеже. Потом прибудет до зубов вооруженный отряд. Солдаты быстро расправятся с подстрекателями и руководителями мятежа, а всем другим мятежникам, если им удастся остаться в живых, добавят срок.

Все то относительное удовольствие, которое может доставить неподчинение властям, не стоит и лишнего месяца на Фиорине, не говоря уж о двух-трех годах. Это понимали даже самые отупевшие заключенные. Поэтому на Фиорине не было не только мятежей, но и хотя бы одного случая неподчинения Эндрюзу. Чтобы выжить и, что еще важней, вернуться домой живым, на этой планете следовало выполнять все требования властей. Возможно, заключенные и были чем-то недовольны, но вели себя смирно.

Эрон оглядел кучку переговаривавшихся людей и нетерпеливо повысил голос:

— Ну ладно, ладно. Перестаньте болтать, подтягивайтесь поближе и давайте начинать. Согласны? Возражений нет. Прошу вас, мистер Диллон.

Диллон сделал шаг вперед. В среде заключенных он был признанным вожаком и не только из-за своего внушительного вида и недюжинной силы. По традиции — больше для виду, чем по необходимости, — он носил очки без оправы, предпочитая их контактным линзам. О том, чтобы исправить зрение путем трансплантации, на Фиорине не приходилось и мечтать: едва ли Компания станет тратить время и деньги на заключенных. Впрочем, Диллона такая ситуация вполне устраивала.