Так что неудивительно, что в Эрнесте Гвельваде развилась непримиримая, хоть и затаенная, ненависть ко всему немецкому и с ними связанному. Во время Второй мировой он, член организации мистера Квейла, сводил старые счеты с врагом с помощью четырехдюймового шведского кортика – а метал он его на двадцать ярдов прямо в яблочко.

Поэтому не удивляйтесь, что в мирное время он заскучал.

Гвельвада – коротышка, производит впечатление толстячка, хотя когда надо гибок и проворен. И в прекрасной физической форме. Его главное занятие – тихое созерцание женского пола и все из этого вытекающее. На его круглом, приятном лице добряка всегда играет улыбка, и удивительно, что многие рядом с ним чувствуют себя неуютно.

Единственное объяснение этой странности – Гвельвада большую часть времени думает о своем шведском кортике, гадая, когда тот ещё понадобится. Ненависть внутри хоть и угасла, но улыбка… От неё атмосфера наполнялась неприязнью и жестокостью.

II

Неподалеку от Ист Гринстед проходит длинная и довольно милая дорога на Балкомб. У развилки – старомодный постоялый двор, крошечный, но гостеприимный. На задворках – уютный бар. В этот вечер единственным посетителем был Эрнест Гвельвада. Он сидел у огня, курил и думал. Думал он нестандартно – как делал все, за что брался. Думал он на нескольких языках, пятью из которых владел почти в совершенстве. Его забавляло переключение мысли с португальского на французский, на итальянский с неожиданными соскоками на родной. Иногда он думал по-английски; говорил он на нем очень хорошо – но иногда, потеряв меру, употреблял самые грязные американские ругательства.

Барменша, которая давно наблюдала за ним – было что-то чертовски привлекательное в Эрнесте Гвельваде, – спросила:

– Не хотите выпить, сэр?

Гвельвада встал, подошел к бару, облокотился на стойку и улыбнулся барменше.

– Думаю, да.

Он кивнул на ряды полок вокруг бара.

– Что за бутылочка справа на полке? Пожалуй, мне нужна именно она.

Она оглянулась.

– Это очень старый ликер, сэр. Во время войны его забыл здесь один джентльмен. Думаю, он турецкий. Называется «Яблоко Эдема».

– Налейте немножко, пожалуйста.

Хозяйка дотянулась до бутылки, наполнила ликерную рюмку и протянула ему. Он положил на прилавок фунтовую бумажку.

– Вам нравится, сэр? По-моему, вы пили его раньше.

Он покачал головой.

– Ни разу.

Он отхлебнул.

– И он мне не нравится. Думаю, двойной виски с содовой лучше.

Она повела бровями и улыбнулась.

– Интересно, а зачем вы хотели попробовать?

– Я не хотел пробовать, – Гвельвада улыбнулся. – Хотел посмотреть, как вы тянетесь. У вас очень хорошая фигура, мадмуазель. Греки, без сомнения, дали бы высший балл. Что до меня, я думаю, женские фигуры лучше смотрятся, когда они тянутся за чем-то наверху.

Она ничего не сказала и принесла виски с содовой.

Он спросил:

– Вы поняли мою мысль?

Она холодно бросила:

– Да, думаю, поняла.

Эрнест продолжал:

– Поймите, я, как говорят, эстет. Люблю прекрасное. Пожалуй, я буду приходить очень часто, моя прелесть!

Она приподняла руки поправить волосы. Какой нахал, – подумала она, – но не может не нравиться. Странно, почему?

Зазвонил телефон. Она обошла стойку, ответила и отвела от уха трубку.

– Не вы ли мистер Гвельвада?

– Да… Мистер Эрнест Гвельвада… весь к вашим услугам, мадмуазель.

– Ладно, вам звонят, – она подала аппарат.

Гвельвада взял трубку.

– Да… Очень хорошо… Большое спасибо…

Он положил трубку, отхлебнул виски, вернулся к стулу и взял шляпу.