Книги Проза Владимир Набоков Дар страница 6

Изменить размер шрифта - +
Вот створы
белых   ставней  отделили   комнату  от  внешней  темноты,  куда   уже  было
переправились, пробно расположившись на разных высотах  в  беспомощно черном
саду наиболее светлые части комнатных предметов. Теперь недолго до сна. Игры
становятся вялыми и не совсем добрыми. Она стара и мучительно кряхтит, когда
в три медленных приема опускается на колени.

        Мяч закатился мой под нянин
        комод, и на полу свеча
        тень за концы берет и тянет
        туда, сюда, -- но нет мяча.
        Потом там кочерга кривая
        гуляет и грохочет зря --
        и пуговицу выбивает,
        а погодя полсухаря.
        Но вот выскакивает сам он
        в трепещущую темноту, --
        через всю комнату, и прямо
        под неприступную тахту.

     Почему мне не  очень понутру эпитет "трепещущую"?  Или тут колоссальная
рука  пуппенмейстера вдруг появилась на миг  среди  существ,  в рост которых
успел  уверовать  глаз  (так  что  первое  ощущение  зрителя   по  окончании
спектакля: как я  ужасно вырос)? А  ведь комната  действительно трепетала, и
это мигание, карусельное передвижение теней  по стене, когда уносится огонь,
или  чудовищно  движущий  горбами  теневой  верблюд на потолке,  когда  няня
борется с увалистой и валкой камышевой ширмой (растяжимость которой  обратно
пропорциональна ее устойчивости),  -- все это самые ранние,  самые близкие к
подлиннику из всех воспоминаний. Я  часто  склоняюсь пытливой мыслью к этому
подлиннику, а именно -- в обратное  ничто; так, туманное  состояние младенца
мне  всегда  кажется  медленным  выздоровлением  после   страшной   болезни,
удалением  от  изначального  небытия, -- становящимся  приближением  к нему,
когда я  напрягаю память до последней крайности, чтобы вкусить  этой  тьмы и
воспользоваться ее уроками  ко вступлению  во тьму будущую;  но ставя  жизнь
свою вверх ногами, так что рождение мое делается смертью, я не вижу на  краю
этого   обратного   умирания   ничего   такого,   что   соответствовало   бы
беспредельному  ужасу,  который, говорят,  испытывает  даже столетний старик
перед положительной  кончиной, --  ничего,  кроме  разве  упомянутых  теней,
которые, поднявшись  откуда-то  снизу, когда  снимается, чтобы  уйти,  свеча
(причем, как черная, растущая на ходу  голова, проносится тень левого шара с
постельного изножья), всегда занимают одни и те  же  места над моей  детской
кроватью

        и по углам наглеют ночью,
        своим законным образцам
        лишь подражая между прочим.

     В целом ряде подкупающих  искренностью.
Быстрый переход