«Нет, все таки Шаховский – человек абсолютно незаменимый в нашей бездарной (в оперативно розыскном смысле) организации», – подумал я.

– А еще что нибудь у этого Севы есть?

– Да хрен его знает, – признался Шах. – Говорит, что Умнов на пьянке трепался про морг. Мол, там творятся совершенно отвязные вещи, – на покойниках стригут бешеные бабки, и в этой теме Твердохлебов вроде как один из центровых… Да, еще что то про профессора, якобы тот тоже в доле…

– Фамилия профессора случайно не Румянцев?

Шах задумался.

– Слушай, Михалыч, я тебе завтра притараню диктофонную кассету, и ты все сам послушаешь. Ладно? А сейчас давай уже разбежимся: а го боюсь, как бы нас с тобой здесь, – Шах кивнул в сторону двери кабинки, – за гомиков не приняли.

Я утвердительно кивнул, и мы молча разошлись. Конспиративно: сначала Шах, а где то через минуту – я.

Я вернулся к нашему столику и застал Галину в одиночестве. Она рассказала, что уже порядком поднабравшийся Базилевич заказал бутылку виски и направился к собеседникам Шаха с ответным алаверды. Вскорости вернулся и сам Сергей. Выглядел он несколько обескураженным.

– Ты знаешь, Георгий, я где то уже видел этого человека.

– Какого из них? – попытался уточнить я.

– Того, который пониже. Светловолосого.

– Его зовут Сева. Это имя тебе ничего не говорит?

Базилевич задумался.

– Нет. Но я точно помню, что где то его видел. Знаешь, Георгий, у меня очень хорошая память на лица…

– А ты его самого не спрашивал?

– Да я как то постеснялся. И потом… у них, у обоих – такие лица…

– Какие?

– Ну такие, что спрашивать о чем либо почему то расхотелось.

– Понятно… Ладно, не переживай, Сережа. Давай ка я лучше покажу тебе, как готовится коктейль «Белая медведица». Будешь там у себя в Германии знакомых бюргеров шокировать…

Завершение вечера помню смутно. Пели песни. Запомнились «Москва златоглавая» и «По долинам и по взгорьям». Вторую песню бог весть откуда взявшиеся и подсевшие к нам за столик русские эмигранты знали как «Марш дроздовцев», правда, с незнакомыми словами. «Из Румынии с походом шел дроздовский славный полк», – подпевал Базилевич эмигрантам. «Чтобы с боем взять Приморье, белой армии оплот», – дружно подхватывали остальные.

Получалось здорово. Главное – громко…

***

На следующий день я смог добрести до Агентства лишь во втором часу дня. Голова болела неимоверно. Я медленно перемещал свое тело по улице Зодчего Росси и явственно ощущал, как сзади нагоняет меня моя смерть. Как ни странно – ласковая и добрая, шепчущая на ухо: «Ну что, устал, Жора? Так отдохни, поспи. Хочешь – вот прямо здесь, на тротуарчике?» Как мог, я пытался сопротивляться этим сладостным искушениям и упорно волочил тело к заветной цели. Помнится, в последний раз я так напивался аж пять лет назад, когда в ментовке мы обмывали мои подполковничьи звезды.

У финишной арки я наткнулся на худокормовских киношников. Они тащили на себе свое барахло и загружали его в чрево стоящего неподалеку автобуса. «Слава Богу! – подумал я. – Хоть одной проблемой меньше. Никто уже сегодня не будет громыхать в коридоре, хлопать дверьми и ругаться матом в мегафон».