Наконец я решился:

– Аня, я тебя ждал…

– Я тоже, – сказала Лукошкина. – Но тебя там не было. Я прождала тебя десять минут и пошла спать. А где был ты?

– Я – я два с лишним часа стоял на морозе…

– С цветами? – в глазах Лукошкиной мелькнули искорки.

– Откуда я тебе цветы возьму ночью в этой глухомани.

– Какое же свидание без цветов?

– Два часа… на морозе… – бессвязно – что это со мной? – продолжал я.

– И где ты стоял?

– У второго коттеджа. Два часа. Холодно. Замерз.

– Места свиданий и встреч надо записывать, – назидательно сообщила Лукошкина. – Я, например, всегда записываю, где и с кем встречаюсь, и поэтому со мной таких историй не бывает.

Я же тебе сказала – у двенадцатого коттеджа.

– По моему, у второго? – неуверенно сказал я.

– У двенадцатого, – твердо заявила Лукошкина.

Осознав, что выяснить истину о неудачном ночном свидании мне вряд ли дано, я переключился на Колю Повзло, который присутствовал при нашем диалоге, но по его внешнему виду было понятно, что он вряд ли что нибудь понял.

– Как самочувствие, камикадзе?

– Да я, – ответил Коля, – в ЗакСе бухаю… с депутатами! Закалка! Тренировка… как огурчик, шеф.

В общем, приврал Коля, – от него уже пахло свеженьким.

* * *

Днем мы читали лекции по расследовательскому ремеслу. Слушали нас на удивление внимательно, задавали много вопросов. Изрядную активность проявляли Юрий Львович и его супруга – смазливая бабенка лет на пятнадцать моложе мужа. Вопросы они задавали специфические – все про проведение тайной фотосъемки и видеозаписи… Каждому свое.

Потом был трехчасовой перерыв на обед. Я собрался сходить в гости к Ане Лукошкиной, но ворвался Соболин и начал рассказывать, какая Виктория изумительная, тонкая и страстная. А отец у нее – генерал майор, но, конечно, не в этом дело…

– А в чем? – перебил я с досадой.

– Она – необыкновенная женщина, Андрей. Ты не понимаешь. Я хочу посвятить ей стихи… или романс… или крутой шлягер.

– Посвяти ей поэму, – посоветовал я.

– Поэму? – ошеломленно спросил Володя.

– Поэму, поэму… Шел бы ты лучше к ней, Володя. К тигрице.

– Да ее нет, ушла куда то… Ты думаешь – поэму?

Насилу я от Володи освободился и долго смотрел ему вслед. Соболин медленно брел по широкой, расчищенной от снега дорожке и что то бормотал в диктофон… Совсем крыша поехала у мужика.

Я пошел к Лукошкиной. По пути я представил, как задерну шторы, чтобы до нас не добрался похотливый взгляд Юрия Львовича – сторонника скрытого фотографирования. Как сквозь золотистые занавески будет пробиваться солнечный свет, и в этом свете тело Анны будет…

Дойдя до домика, где обитала Лукошкина, я постучал.

– Заходите, открыто! – раздался ее голос.

Я зашел.

Аня сидела на кровати и изучала какие то бумаги.

Я присел рядом. Взял ее за плечи, потянул к себе…

– Ты мне мешаешь, Андрей! – произнесла Лукошкина, не отрываясь от документов. – Извини, но я страшно занята.

Надо все это, – показала она на огромную пачку бумаги, – прочитать за час и сообщить в Питер клиенту, что я обо всем этом думаю.

– Мы же на отдыхе, Аня!

– Во первых, мы не на отдыхе, а на семинаре. Во вторых, у меня кроме Агентства, как тебе известно, есть клиенты, которые нуждаются в моей помощи. Юридической. И я не могу их подвести.