– Хорошо, – согласился я. – А вечером? Вечером ты будешь свободна?

– Вечером – буду.

– И мы увидимся?

– Увидимся.

– Где? – спросил я. – Здесь?

– Нет, не здесь.

– Значит, у меня.

– И не у тебя.

– На мороз больше не пойду, – максимально жестко заявил я.

– Давай, – задумалась Аня, – давай встретимся в сауне. Там тепло.

– А сауна в этой комсомольской зоне одна? – спросил я недоверчиво.

– Одна одна. Значит, в сауне, в одиннадцать. Нет, лучше в одиннадцать тридцать. А то я не успею все свои дела доделать.

В обед случилась еще одна кража.

После обеда читал лекцию Соболин.

Блеснул. Превзошел самого себя. Обращался он, правда, только к Виктории.

Приводя примеры из практики, изрядно… э э… ошибался в оценках своей роли и дважды почему то упомянул планету Марс и тигров. Но очень даже ничего выступил. Вдохновенно.

* * *

О краже стало известно только ближе к вечеру. Мы с Лукошкиной сидели в малом зале, я наблюдал, как Танненбаум разжигает камин… Аня продолжала читать свои бумажки и что то отмечать в блокноте. Вечерело, на соснах за окном золотилась кора в лучах садящегося солнца.

Я думал о том, как вечером – в одиннадцать часов тридцать минут по местному времени – я возьму Аню за руку, и мы…

Но тут влетел Соболин.

– Андрей! – горячо сказал он. – Андрей, послушай.

Он сказал это и встал «в позу драматического актера». «Поэма, – догадался я. – Поперла поэма, и сейчас придется ее слушать». Камин затрещал, языки пламени лизнули поленья, отсветы упали на Володино лицо – отрешенное и трагическое.

Настал миг откровения, большого искусства… Танненбаум смотрел на Соболина, открыв рот.

Володя отвел правую руку в сторону и завыл:

Тигрица ты! На Марсе день сгорает.

В загадочной небесной высоте.

Душа моя страдает и блуждает,

Как будто в лабиринтах декольте.

Лукошкина оторвалась от своих документов и прыснула, Володя осекся. Да, художника может обидеть каждый!

– Что? – спросил Володя. – Что вы сказали, Анна Яковлевна?

– Я?… Я ничего.

– А мне показалось, что вы сказали.

Извольте…

– Я, Владимир Альбертович, ничего не сказала, я только подумала, что ваш… э э… текст не совсем оригинален.

– Как? – воскликнул Володя. – Вы хотите сказать?…

– Нет, нет, Владимир Альбертович.

Боже упаси. Просто мне вспомнился один текст с очень созвучным началом, – успокаивающе сказала Лукошкина.

– Автор? – со сталью в голосе произнес Володя. Дрова в камине уже разгорелись, и свет от них падал на трагическое Володино лицо – Гамлет, да и только.

– Лоханкин, – сказала Аня. – Васисуалий Лоханкин.

– Как?

– Своей супруге… Кстати, если вы помните, ее зовут Варвара, и она имела два существенных достоинства: большую белую грудь и службу… Так вот, обращаясь к Варваре, Лоханкин говорил так: «Волчица ты! Тебя я презираю. К любовнику уходишь от меня…»

И так далее. Мне показалось, что есть некоторое сходство. Разумеется, случайное…

– Так, – сказал Володя. – Так…

Он сделал шаг к камину, легко отодвинул рукой стокилограммового Танненбаума.

– Закройте рот, Танненбаум, – саркастически, горько сказал не понятый современниками поэт.