– Спасибо, – сказал я и вернул паспортину.

Светлана по прежнему сидела неподвижно.

– А ваш паспорт, Светлана?

– Я… не знаю… где он…

– Если вы не хотите его показывать – ваше право.

– Может… в сумочке? – сказала она хриплым, низким голосом.

Елена взяла с кресла сумку, протянула мне.

– Нет, откройте сами… Если, разумеется, Светлана не возражает.

Русакова испуганно посмотрела на свою товарку… потом опрокинула сумку на постель. Господи, второй раз за день я вижу, как высыпают содержимое дамской сумочки. Точно так же, как и у Веры, в сумочке лежала косметика, но явно дешевая… ключи… записная книжка… На этом совпадения закончились: в сумочке у Веры не было паспорта, презервативов и, главное, шприца.

Русакова испуганно посмотрела на шприц – на Светлану – на меня. Сплюнул за моей спиной Шах, вздохнул Зураб. Я взял в руки паспорт… Шуцкая Светлана Сергеевна… 20 марта 1974 года… поселок Лесной… Хвойнинского… Новгородской… землячка, значит. Прописка? Прописка питерская… Судя по всему – общага. Лицо на фотографии – совсем юное, красивое, жизнерадостное… Что же ты с собой сделала, Света?.. Вторая фотография – в двадцать пять лет – отсутствует.

Я швырнул паспорт на простыню. Он лег на то же самое место, где лежал – слева от баяна .

– Вот мы и познакомились. А вот этого человекавы знаете?

Я положил на стол фотографию Владика. Елена посмотрела и покачала головой. Я сразу понял: нет, не знает.

– А вам, Светлана? Вам он знаком?

Шуцкая молчала. Я повторил:

– Светлана Сергеевна, вам знаком этот человек?

Не глядя, она ответила:

– Нет.

– Возьмите в руки, посмотрите внимательно. Я думаю – знаком.

Нехотя Светлана взяла в руки фото. Рукав халата задрался, обнажая вену со следами уколов… На фото она почти не взглянула, шепнула:

– Нет, нет… не знаю. Зачем?.. Отстаньте!

Я встал, прошелся по комнате, по полу, покрытому грязно серо зеленым линолеумом. Окна в этих до мах «кораблях» почему то сделали очень высоко – на высоте груди. За немытым стеклом стояли другие «корабли». Серые, одинаковые, как колумбарии крематория… Дыми\и трубы ТЭЦ, выбрасывая серые клубы дыма в низкое серое небо… Мне стало страшно. Серый город крематорий с дымящими трубами смотрел тысячами своих слепых окон прямо мне в глаза. В серых коробках были заживо погребены тысячи таких вот Светок, Ленок, Олек, Дашек… тысячи спившихся старух, чьи сыны сидят в тюрьмах… тысячи пацанов, мужчин, женщин… детей.

Я быстро, поспешно опустил глаза вниз… Внизу лежало серое асфальтовое пространство… От ларька медленно брела старуха. Белели из под плаща мужские кальсоны, завязки волочились по земле.

Я отвернулся от окна… В комнате ничего не изменилось. С недовольным видом стоял у дверей Шах, кривил губы Зураб, сидели на смятой постели две проститутки.

– Ладно, – сказал я, – давайте подведем кое какие итоги, барышни. Вы живете здесь без прописки… занимаетесь, как я понимаю, проституцией… Плюс есть еще одна проблема – героин. Нормальный криминальный фон. И вот на этом фоне вырисовывается фигура исчезнувшего – скорее всего, убитого – бизнесмена. Кстати, один из последних звонков в своей жизни он сделал сюда… Не Антонине же он звонил… Ну, что будем делать? Русакова сказала вдруг:

– Свет, расскажи им… расскажи! Ну, ты же ни при чем… а, Свет?

Шуцкая качнулась вперед, сжала руки коленями, выкрикнула:

– Я ничего не знаю! Отстаньте.