|
Не иначе, как его туда тетя Люда, швабра старая, направила. Но теперь ловите, если сможете, сотрудники психслужб! Я бросился к забору. А санитар решил, видимо, воспользоваться для скоростного спуска моими простынями. Но на сей раз ткань не выдержала, и он, отчаянно матерясь, полетел вниз с десятиметровой высоты. Парашютист, блин! Было так темно, что я не видел дороги и два раза упал, потом попал в какой то колючий куст, не то крыжовник, не то кактус. Хотя откуда здесь кактусы? И вдруг мне пришлось резко затормозить. Дорогу мне преградили двое. Даже в темноте я одного из них почти узнал, а если выражаться более точно, то не узнал, а скорее почувствовал, что знаю. С ним у меня ассоциировалось что то очень нехорошее.
Когда то где то он меня от чего то отвязывал и принуждал к чему то еще более плохому. Второго гада я тоже видел раньше, не помню где, но он точно меня за что то ругал и не давал мне какие то деньги. – Это Шах, – сказал один из них другому, а потом мне: – Шах, рад тебя видеть, за забором машина… Договорить он не успел, потому что подбежал санитар. Увидев, что я уже не один, он очень удивился, а потом, видать, запутался в собственных мыслях, потому что заорал, размахивая резиновой дубинкой: – А ну ка, все по палатам! И тогда один из тех двух, которые меня узнали, вынул из кармана пистолет и выстрелил в санитара. Грохот получился тот еще, уверен, что от него проснулась вся больница. Но результат был таким же ошеломляющим, как и звук. Санитар рухнул как подкошенный на землю, а у меня моментально заслезились глаза – ствол, наверное, был газовый. Я вновь бросился бежать. – Витька, ты куда? – раздалось мне вслед. Ага, хитрые какие, никому не верю, надо спасаться! От всех! Я бежал через какие то кусты, вдруг обо что то споткнулся, не удержался на ногах и полетел на землю. Там лежало что то большое и твердое, об него я и ударился, сознание вновь покинуло меня.
13
Я вынырнул из забытья, открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света. Господи, Боже мой, почему в последнее время я всегда просыпаюсь в таких диких условиях? – Слава Богу, очнулся! – узнал я голос Каширина. – Где я? – Голова у меня опять раскалывалась. – В Агентстве, – пояснил Каширин. – Ты хоть что нибудь помнишь? – Не знаю, – слабым голосом сказал я. Но я сказал не правду. Память ко мне наконец то вернулась в полном объеме. И самое интересное: для возвращения ко мне памяти психиатры применяли какие то лекарства, использовали сверхновые методики – и ничего у них не получалось. Но вот долбанешься разок затылком об железяку – и мозги на место встают! Теперь я понял, почему мне все время что нибудь написать хотелось, типа «О нецелевом использовании клизм в психиатрической больнице». Я ведь журналист, вот мне и хотелось заняться тем, чем привык. Но сейчас у меня очень сильно болела голова, о чем я не замедлил сообщить собравшимся. – Ну еще бы, – усмехнулся Каширин, – ты так в березу лбом шваркнулся, что я думал – свалишь столетнее дерево. Потерпи немного, сейчас тебе жена Спозаранника укол сделает, и все будет в порядке. Я не возражал, потому что даже на спор сил не было. Укол в руку я почти не почувствовал. Но эффект не заставил себя долго ждать. Почти сразу головная боль отступила, тошнота перестала мучить, и я смог повернуть голову. Я лежал на диване Обнорского в его кабинете. Вокруг толпились Спозаранник, Повзло, Соболин, Каширин и смутно знакомая женщина. Обнорский сидел за столом и с кем то говорил по телефону. – Уже не болит? – спросила женщина, и я понял, что это и есть жена Спозаранника, кажется, Надя. Мы пару раз встречались на посиделках в Агентстве. |
