– Черт бы побрал Каширина и всех его дефективных малолеток! – Еще подышав, она добавила:

– Леш, тут вот полковник дожидается кого то из начальства, но Обнорский в командировке, а сегодня воскресенье – Повзло на даче, а Спозаранник…

Я остановил ее мужественным жестом в духе Клинта Иствуда и пожал полковнику руку, которая была хоть и крепка, но заметно тряслась. Свободной рукой я показал ему на кабинет Обнорского, и мы зашли, так и держась за руки, как первоклассники. «Круто его зацепило», – подумал я и чуть ли не силком освободился от полковничьего рукопожатия.

– Заместитель директора, Алексей Скрипка. Слушаю вас. Садитесь.

Полковник не сел и выразительно посмотрел на Ксюшу. Та вышла.

– Полковник Сорокин, – сипло представился летчик. – Мы когда то служили с вашим шефом на Ближнем Востоке… Мне сказали, что он в Финляндии на каком то конгрессе расследователей…

– Ездил я как то в Финляндию, – кивнул я, – а у меня дома авария случилась… Так чем могу?

Полковник, неожиданно обмякнув, рухнул на диван и закрыл лицо руками.

Плечи его сотрясались, и со стороны было похоже, что он надрывается от хохота, но честь офицера не позволяет ему делать это в голос.

– Кроме Андрюхи, мне не к кому обратиться… О Боже, какой позор!… – изо рта его вырвались какие то булькающие звуки.

Я налил ему стакан воды и, пока он пил ее жадными глотками, старался смотреть ему в глаза с состраданием. Впрочем, я ему действительно искренне сострадал, просто я всегда чувствую себя очень неловко, когда большие сильные дяди обливаются слезами, как мой бывший тесть при приготовлении лукового пирога. Вот Спозаранник – тот другое дело, он от этого удовольствие получает, ему лишь бы человека до слез довести…

Видимо, при воспоминании о Спозараннике в моих глазах промелькнуло что то зверское, потому что полковник постарался взять себя в руки и горько произнес:

– Вот ведь… В Анголе был, в Йемене, в Афгане воевал, Чечню прошел – ни хрена мне не страшно было, а тут собственная дочь до истерики довела…

– Да вы расскажите, в чем дело!

Сорокин посмотрел на меня с мукой и задал совершенно неожиданный вопрос:

– У вас есть деньги?

– Деньги?! – переспросил я идиотским тоном, чтобы выиграть время и успеть перегруппироваться. – Откуда деньги у бедного завхоза?

Сорокин завыл, как отец Федор в саду инженера Брунса, и брякнулся передо мной на колени. И я тут же вспомнил, как один мой приятель увидел в зеркале нимб над своей головой, и это так на него повлияло, что он застраховал тещину дачу.

На свое имя.

***

Я вел машину, поглядывая на Сорокина, вцепившегося в «торпеду», как малое дитя в мамину сисю. Полковник каждые восемь секунд смотрел на командирские часы и нервно шептал без остановки:

– Направо… Должны успеть… После светофора – еще раз направо… Ты не волнуйся, сынок, я ведь понимаю – деньги казенные, пять тысяч – не шутки…

Ой, не шутки, думал я. Обнорский мне может так впаять, что свою наготу мне придется прикрывать исключительно человеколюбием и милосердием, на которые меня прошибло при встрече с этим плачущим Героем России. С другой стороны, шептало мне мое доброе сердце, у тебя тоже когда нибудь будет дочь, которая, возможно, попадет в дурную компанию…

Нет, лучше так: может, у твоего коллеги Спозаранника дети попадут в дурную компанию, и ты ему бы тоже… Обнорскому хорошо – он в Финляндии, трубу отключил – экономит деньги Агентства, зато как приедет – вообще трубку вешать не будет, а Ксюха хороша – в такую хреновину вписала…

Все эти умные мысли посещали меня, пока я крутил руль под чутким руководством бормочущего летчика.