– Риска тут нет никакого прижучим подонка… Как пить дать – прижучим!

– А он точно один придет? – я решил проявить неиспользованный доселе профессионализм.

– Если не один – мы не откроем, – храбро ответил Сорокин. – Милицию вызовем, если что…

Мне захотелось сменить тему:

– А как вы узнали, что дочка принимает наркотики?

Глаза летчика стали жесткими, желваки заходили под кожей как живые.

– Э э, сынок, я на войне на них насмотрелся. Речь, зрачки… Да она и не отпиралась. Сразу плакать стала: папа, они меня убьют… Я говорю – сколько? Она: пять тысяч должна… Я сразу про Обнорского подумал. Решил, что не откажет братану… А его нет. И тут ты – такая удача…

И я, как человек, ненавидящий штампы, увидел: на полном серьезе по его небритой щеке сползла «скупая мужская слеза», которую он смущенно вытер кулаком. Я был готов расчувствоваться, но вовремя вспомнил о Спозараннике и только мужественно кивнул.

Собственно, история, рассказанная Сорокиным, ничего необычного из себя не представляла. Его шестнадцатилетняя дочь Лиза была законченной наркоманкой и тянула из дома все, что попадалось под руку. Крутой папин характер и неудачное самоубийство матери, как ни странно, повлияли на ее поведение, и она перестала красть деньги и шмотки из дома. Зато с удвоенной энергией принялась тырить их у чужих людей. Когда Сорокин вернулся из Боснии, на Лизе висели два уголовных дела и пять тысяч долларов долга. С ментами он договорился – девочке разрешили закончить школу, но с долгами помочь отказались. И полковник принял самое идиотское из возможных решений – разобраться с наркодилером самостоятельно. Вернее, с помощью еще одного идиота, то есть меня.

Мне даже не верилось, что это я бросился звонить Обнорскому на мобильный и, узнав, что он отключен, позвонил знакомому кидале по кличке Будда с просьбой изготовить «куклу», после чего был нецензурно послан подальше. Мне еще больше не верилось, что затем я собственными руками отомкнул сейф и достал оттуда все имеющиеся деньги Агентства, стараясь не смотреть в благодарно слезящиеся глаза Героя России Сорокина.

Сентиментальность, которая всегда так некстати выбивает меня из седла и заставляет совершать абсолютно кретинические поступки, никогда не упускала возможности сыграть со мной «в дурачка». Обнорский говорит, что мне просто лень подумать и принять верное решение, но я то знаю, что тут дело не в лени, а в элементарном недостатке времени. Этого, кстати, не понимает и Горностаева, считающая меня банальным самцом, не способным удержаться от первобытных инстинктов при виде любой юбки. Где ей понять, что виной всему сострадание…

Пока я размышлял, мы уже ехали вдоль большого старого дома, на который полковник показал дрожащим пальцем.

– Здесь? – спросил я.

– Ага, во двор…

Я завернул во двор и припарковался под чьим то окном. В нем торчали два ужасно коварных на вид существа – облезлый кот и такая же облезлая бабуся.

Подмигнув им для храбрости, я пошел вслед за Сорокиным, который бодрым шагом погружался в зловонную тьму подъезда.

***

Мы поднимались по захламленной лестнице. Многие двери были открыты настежь, за ними просматривались облезлые коридоры. Остановившись на площадке второго этажа, Сорокин достал ключи.

– Решил дома ничего не затевать – приятель ключи от коммуналки дал. Дом почти расселен, квартиры три жилых осталось.