– Тогда о чем собственно, говорить?

– Вспомните тот случай, когда Курдюмов навестил вас с дамочкой и приятелем. Вы с Геной их в резиденции какой-то принимали.

– Как же, отлично помню! – порадовался на свою хорошую память Михаил Прутников. – Но в каком аспекте этот эпизод вспоминать?

– Аспект один, Миша. Все про приятеля, – с ленинской простотой изложил суть дела Алик.

– Что должен чувствовать еврей, в порядке исключения занимающий высокий пост на суперсекретном военном производстве, при встрече с гебистом, появившемся на его горизонте с малопонятной целью? Самое естественное: страх и гадливость. Честно признаюсь: еврей Михаил Прутников в том случае этих чувств не испытывал. Просто милые знакомцы приехали. То ли гебист был приличный…

– А он – точно гебист? – быстро спросил Алик.

– Мне ли не знать гебистов! – воскликнув, Миша воздел руки к небу, увидел их и тут же приспособил к делу: наливать вторую. Налил, понюхал, не выпил, поставил на столик. Деловито поинтересовался: – С внешности начнем? – поймал утвердительный кивок Алика и начал: – Кажется высоким, но на самом деле среднего роста – впечатление от культивируемой худобы. На первый взгляд от тридцати до шестидесяти – выдает ничем не наполненная кожа под подбородком и на шее – издержки суперменской диеты. И вообще: стиль плейбой – супермен. В одежде модель английского спортсмена-джентльмена. Безукоризненный двубортный блайзер, золотистая рубаха с распахнутым воротом, фантастического кроя бежевые брюки, темносиние макасины-тапочки.

– Тебе бы комментатором на показе мод служить, – решил Пантелеев.

– Не перебивай, – Миша вошел в раж. – То ли хорошо воспитан, то ли умеет себя контролировать: держался безукоризненно. Крупный план: коротко стриженные темные с сединой волосы на косой пробор, глаза зеленые, глубоко посаженные, короткий нос с горбинкой, явственно читающиеся высокие скулы. Подбородок острый. Еще что? Да вот, один его прокол вспомнил. Барышню Алусю, которая с Курдюмовым была, заметно на глаз, презирал.

– Не очень-то умен, следовательно, – решил Алик.

– Не скажите! – воскликнул Миша и воспользовавшись паузой собеседников, решительно выпил вторую Сморщившись, переменившимся утробным – плохо что-то вторая пошла – голосом продолжил:

– Заметно было на мой глаз. Он – просто умный, а я – очень умный. Ну, как? Угодил?

– Вы не назвали имя и фамилию, – сказал Алик.

– Дима. Дмитрий Афанасьевич. Фамилии не знаю, по фамилии не представлялся.

– И особые приметы.

– Ну, что же можно считать особым? – вспоминал Миша. – Крупная рельефная родинка на щеке почти у носа. Вот, пожалуй, и все. Да еще, вот, если манеру, привычку можно считать особой приметой. Когда в беседе устает или она ему надоедает и лицо начинает это выдавать, он ладошкой сверху ото лба проводит вниз и как маску меняет по заказу: хотите – внимательное личико, хотите – приветливое, хотите – веселое. В общем, что хотите. Или точнее, что он хочет, – помолчал, потом решительно добавил: – Гена сказал по телефону, что вероятнее всего он – убийца. Не верю.

– Он наверняка не пырял ножом, не стрелял в затылок. Он хладнокровно и расчетливо организовывал все это не один раз. Что хуже, что лучше – не знаю. Для меня во всяком случае, спокойная, уверенная в своем праве на существо безнравственность без границ – хуже всего. У вас может быть другое мнение, – ненавистно произнес Спиридонов.

– Не сердись на нас, Алик, – попросил Пантелеев у Спиридонова. У Миши тоже попросил: – Налей-ка мне, Мишаня!

– В стакан? – спросил догадливый Миша.