Риган в недоумении посмотрел на неё. Кейли приняла у него вёсла, и, делая гребок, склонила голову набок.

— Я хочу знать о тебе.

— Обо мне нечего говорить, — Риган отвернулся.

— Так не может быть.

Риган стиснул зубы и посмотрел на неё со злостью.

— Тебе ведь тоже не слишком хочется рассказывать о том, как ты не взошла на костёр!

— Ты не взошёл на костёр?

— Нет. Взошёл.

— Ради чего?

Риган закусил губу и раздражённо посмотрел на неё.

— Будешь драться — я выроню весло, — на всякий случай предупредила Сенамотис.

— Я не знаю, — сказал Риган и опять отвернулся. Теперь он смотрел на свои пальцы, сцепленные в замок. — Я хотел управлять людьми, может быть.

— Это помогло?

По скулам Ригана забегали желваки.

— Нет, — сухо произнёс он.

— И всё–таки ради чего?

Риган пожал плечами и посмотрел на неё.

— Может, чтобы не управляли мной?

Кейли замолкла. Казалось, она получила тот ответ, который искала, а вот Риган никак не мог понять, чего дикарка хочет от него.

Они возвращались к этому разговору ещё несколько раз, но всякий раз Риган отказывался говорить, и в конце концов Сенамотис перестала задавать свой вопрос — хотя Риган и подозревал, что такое затишье не к добру. Он уже успел заметить, что Кейли всегда добивается своего, что бы ни было её целью: последний финик в мешке или побег из дворца.

По подсчётам Ригана шёл тринадцатый день, когда у них закончилась еда. Пришлось причалить к одной из пещер, где они совместными усилиями собрали немного грибов со стен. Кейли вызвалась первой попробовать их, и хотя эта идея вызвала у Ригана неожиданный для него самого всплеск неприятия, как это бывало обычно, настояла на своём.

Грибы оказались съедобными, и теперь уже путники собирали только их.

На девятнадцатый день Риган увидел на берегу знакомый сундук, укрытый сухой соломой, и велел Кейли вести лодку туда. Они вышли в знакомую часть пещер и, пополнив запасы насколько это было возможно, учитывая, что нести их пришлось в покрывале Сенамотис, дальше пошли пешком.

Когда Риган надавил на слабое место в стене, заставляя огромный валун откатиться вбок, над островом всеми красками переливалась весна. Долина, испещрённая пещерами, раскинулась перед ними, и Риган шагнул вперёд. Он замер, вытянувшись во весь рост, напряжённый, как струна. Все его страхи возвращались к нему, и он стремительно наращивал панцирь, который успел растерять.

Риган улыбнулся краешком губ, заметив, как один из друидов, скользивших по своим делам по дороге, бегущей внизу, показывает на него пальцем. Один за другим бродившие тут и там друиды оборачивались на него.

— Я вернулся, — провозгласил Риган, и друиды стали падать на колени. — Я принёс знание из других миров. Я открою его тем, кто был верен мне и кто ждал меня, несмотря на то, сколько времени прошло.

Заметив, что один из друидов уже бежит ему навстречу по тропинке, ведущей на скалистый карниз, Риган снизил голос.

— Приготовить ванну и согреть кровать, — сказал он уже тише. — Выделить двадцать локтей лучшего полотна мне и моей ученице.

Друид бросился выполнять приказ, а Риган повернулся, подналёг на камень и завалил вход в пещеру, из которой пришёл.

Как он понял из докладов доверенных лиц, день его возвращения был последним днём первого месяца весны.

Риган скрипел зубами, слушая о том, как Самайн и Имболк были отняты у него выскочкой–сидом.

— Я уничтожу тебя, — шептал он, лёжа в озере с горячей водой.

Сенамотис, массировавшая ему виски, опасливо замирала и вопросительно смотрела на него, но Риган тут же возвращал её пальцы назад.