Надо мной нависло огромное животное с кривыми желтыми зубами.
Лошадь... Это обыкновенная лошадь, но мое воспаленное воображение сделало
чудовище. Она не выла, а просто ржала. Я попытался откатиться в сторону,
чтоб не попасть под копыта, и тут в тумане промелькнули темные фигуры,
появились люди, задребезжали голоса, впиваясь мне в уши тупыми
буравчиками. Я ничего не
соображал и не сопротивлялся, поэтому меня благополучно перетащили и
бросили на телегу рядом с воняющими рыбой мешками. Чьи-то заботливые руки
опустили на меня грязную одеревеневшую шкуру со свалявшимся мехом. Я
поспешно начал заворачиваться в нее, но она давала тепла не больше, чем
лист жести.
Теперь, когда отпала необходимость куда-то ползти и что-то искать, я
понадеялся, что дурнота и слабость отпустят меня, сменившись отдыхом под
скрип медленно катящейся повозки. Но я ошибся. Мне не стало легче ни на
йоту. Тело все так же сотрясали судороги, голова на каждое движение
отзывалась волной боли. От надрывного кашля ныла грудь.
Иногда я впадал в короткое забытье, но даже там, по ту сторону реальности,
испытывал прежние муки. Рядом постоянно что-то происходило: раздавались
голоса, кто-то заглядывал в лицо, пытался напоить из стеклянной фляги.
Туман стал рассеиваться, и я увидел, что моя телега не одинока - по
каменистой дороге, обросшей чахлым кустарником, двигалась целая процессия
повозок, запряженных грустными лошадьми с тяжелой поступью. Впрочем, этот
факт я отметил лишь краем уходящего сознания...
БЕЗЫМЯННЫЙ
Меня разбудил, как ни странно, запах навоза. Он преследовал меня во сне,
я, наверно, сильно ворочался, чтоб избавиться от него, и пришлось в конце
концов проснуться. Голова была чистой. Хворь ушла, оставив меня в живых, и
это было просто счастьем. Правда, ощущалась слабость. Но мне казалось,
хороший завтрак разделается и с ней.
Воздух показался мне каким-то странным. Это чувствовалось даже сквозь
навозную завесу. Не исключено, что именно он, воздух, и стал причиной моей
болезни, пока не наступило привыкание.
Мир вокруг был полон звуков. Фыркали и били копытами в пол лошади.
Перекрикивались люди. Скрипели какие-то механизмы, а может, просто ворота
или повозки. Рядом разговаривали двое людей. Их речь была одновременно и
незнакома, и... частично понятна. Словно бы слышишь хорошо знакомую, но
переделанную на иной манер музыку. Я никак не мог уловить смысл разговора,
но все чаще до меня доносились отдельные знакомые слова.
Я понял, что пора бы открыть глаза.
Я находился в конюшне, это было ясно даже с закрытыми глазами. Меня
поместили в клетку, где положено стоять лошади, и через прутья на меня
печально смотрел мой сосед - старый, изможденный многолетней работой конь.
Я поднялся с грязного дырявого тюфяка и подошел к дверце. Она была закрыта
снаружи, но я свободно мог бы дотянуться до запора через прутья.
Подумав, я решил этого не делать. Раз уж меня поместили сюда, значит,
имели на то свои соображения. Может, они меня боятся. И, как знать, не
дадут ли мне с перепугу палкой по голове, заметив, что я выбрался на
свободу.
Я вернулся на тюфяк и сел. Мой взгляд упал в угол клетки, где кто-то
поставил бесформенную посудину с водой и еще одну, поменьше, на дне
которой темнела какая-то масса, похожая на подгоревшую кашу. Рядом лежала
маленькая кривая морковка. Мне, конечно, очень хотелось есть, но я медлил.
Внешний вид угощения не сулил никаких наслаждений.
И тут меня словно подбросило. Где одежда?! Я вскочил и осмотрел себя. |