– Не поможем, – согласилась Карина, и стала нехотя есть жиденький супчик, в котором кроме бульона гонялись друг за другом несколько вермишелин, обжаренный лучок и морковка.

Не еда, а насмешка. Даже если фигуру надо беречь. Наверняка Лада готовила, она вообще никогда есть не хочет.

Поставив чайник, Карина собрала нуждающиеся в стирке вещи и унесла в ванную.

– Если тебе надо что нибудь постирать, тащи, – крикнула она.

– У тебя телефон звонит, – заорала Лада в ответ. В этом сталинском доме, сделанном под коммуналки пленными немцами, все время приходилось орать, потому что межкомнатные перегородки были в два кирпича.

Телефон, действительно, надрывался. Карина взяла его в руки и вспыхнула.

На экранчике высветилась надпись: «Вызывает Игорь».

Москва медленно, но верно катилась к новогодней истерии, однако для Карины это не значило ровным счетом ничего. Разве что пассажиры на рейсах Москва Бангкок становились более нетерпеливыми, требовательными, и положенные девять с лишним часов полета им явно не сиделось на месте. Они возбужденно подпрыгивали, стоило там, за толстым стеклом иллюминатора, показаться окруженному буйной зеленью аэропорту Суварнабхуми, хватали багаж и бежали к выходу, едва открывали дверь. Но теперь их радостная суета трогала Карину мало. Роман с Савицким развивался настолько стремительно, что все остальное перестало ее интересовать.

«С чего они решили, что он бабник? – думала она. – Нормальный мужик. Впрочем, нормальный мужик как раз и должен быть бабником, должен нравиться и своей женщине, и другим.»

Ухаживал Игорь красиво, а ведь Карина совершенно не знала раньше, как это делает настоящий мужчина. Не принимать же всерьез поползновения на романтику от сопливого студентика, считавшего, что набросанные в ванну лепестки роз, и понатыканные всюду свечи, потрескивающие под льющийся из колонок хрипловатый голос Шаде – это романтика. Подобные действа были бы хороши для слезливой мелодрамы по телевизору. Савицкий же, таскаясь с ней по вечерней Москве, то и дело хватал Карину за руки, беспокоясь, не замерзла ли она, не проголодалась ли, а она хохотала, отбиваясь от его чрезмерной заботы.

Цветы, конечно, он тоже таскал. Охапками, при каждой встрече, пока Карина не попросила его перестать. Ходить по Москве с букетом было глупо, нежные растения не выдерживали холодов, оттого дома, в вазах, сразу чернели и опадали. Приглашать Игоря в квартиру, которую делила с Ладой и Сашкой, Карина не хотела. К себе Савицкий тоже почти не звал. После развода он сам жил на съемной квартире вместе с тремя товарищами. Карина приходила к нему лишь однажды, когда оба квартиранта были в рейсе.

– Ну, хорошо, – сказал Игорь. – Не буду больше цветы покупать. А что тогда дарить? Духи? Я не знаю твоих пристрастий. Шоколад? А вдруг ты сладкого не ешь?

– Чего это не ем? – обиделась Карина. – Ем. Горький. С большим удовольствием. А ты?

– А я пористый люблю. Белый, чтобы сладенько было на языке и в пузике. А потом – на беговую дорожку… Кстати, это мысль!

– Беговая дорожка?

– Нет. Я же правда ничего не знаю о твоих вкусах. А это ненормально – не знать, что любит твоя женщина.

– А я твоя женщина? – спросила Карина, изо всех сил стараясь, чтобы это прозвучало иронично, но даже для себя самой интонация получилась жалкой, поскуливающей, словно у беспородного щенка, бегущего за приласкавшим прохожим.

Обстановка для подобного разговора была вполне интимная, причем, никаких особых атрибутов не было. Съемная квартира из категории «сдается на час», безликим казенным интерьером, дешевыми репродукциями на стенах, которые эту безликость только подчеркивали, и двумя главными героями, голыми, утомленными страстью, прихлебывающими шампанское из горлышка бутылки.