— Я, кажется, ясно выразился.
— Думала, меня это не касается.
— Зря думала.
Однако ее пальцы продолжают касаться моей руки, и я ощущаю жесткий ободок кольца у нее на пальце. Что это, она нацепила помолвочное кольцо? С чего бы вдруг?
Стискиваю ее пальцы и ощупываю золотой ободок: да, то самое. Глупая идиотка… Стащить его — дело одной минуты, и я прилагаю к тому все усилия, только Катастрофа уперлась и не дает мне совершить намеченное.
— Что ты делаешь? — возмущается она, упираясь что есть силы. — Это мое кольцо. Ты сам мне его подарил!
— Ничего я тебе не дарил, — шиплю, продолжая борьбу за кольцо. — Сама знаешь, это все не взаправду. Кстати, что с Карлом?
— Представления не имею. Полагаю, увидев тебя на полу, он попросту сбежал.
— Сволочь.
А она о своем:
— А кольцо я тебе все равно не отдам. По крайне мере, пока… — Ощущаю сначала ее волосы на щеке, а потом — и губы, коснувшиеся моих. Пересохших и вялых…
Не могу целовать ее таким. Слепым, беспомощным… Жалким калекой, как будто бы принимающим подаяние.
— Уходи, — произношу жестким, не терпящим возражения голосом. — Не хочу тебя больше видеть.
— Ты ведь это не всерьез, правда? — спрашивает она.
— Убирайся!
— Юлиан…
— Убирайся, я сказал, — кричу почти в голос. — От тебя сплошные неприятности… Уходи… уходи.
Стискиваю голову руками — боль в ней только усиливается, накатывая волнами — и утыкаюсь лицом в подушку.
Я — слепой…
Слепой.
От этой мысли даже зубы ломит. Впиваюсь ими в подушку и ощущаю что — то мокрое, стекающее по щеке… Не слезы — такие, как я, не плачут. Слезы — это слабость, которую я даже себе не прощаю…
Так и лежу, не разжимая зубов, пока снова не приоткрывается дверь.
— Кто здесь? — вопрос заставляет незваного гостя остановиться на месте.
— Это я, Алекс, — откликается братец. — Здравствуй, Юлиан.
Все во мне вздрагивает при звуке этого голоса — пазухи носа раздуваются, грудь ходит ходуном:
— Позлорадствовать пришел? — вскидываюсь я. — Что ж, самое время.
Лица Алекса я не вижу, но могу представить его снисходительный взгляд, и это уж совсем невыносимо.
— Я никогда бы не стал делать этого, ты же знаешь. — И как будто бы с искренним сочувствием: — Мне очень жаль. Уверен, это не навсегда!
— Да замолчи ты, — грубо обрываю его слова, кривя губы в насмешке. — Только твоего сочувствия мне и не хватало. Обойдусь как-нибудь…
Алекс невесело усмехается:
— Ты не меняешься, и это по-своему закономерно.
— Люди вообще не меняются, — произношу все с той же насмешкой. — Было бы глупо надеяться на обратное!
И брат отвечает в своей привычной манере:
— И все-таки я верю в чудеса. Иногда даже самым отчаянным скептикам приходится признать их наличие!
— Ох, черт, — вскидываюсь всем телом, — я и забыл, что ты и сам у нас что-то вроде ходячего чуда… Зацени каламбур! Неплох, не так ли?
Изображаю видимую веселость, а братец даже не реагирует. Наверное, жалеет несчастного слепца…
— Вижу, чувство юмора тебя не покинуло, — только и произносит он, — а значит, не все еще потеряно. Продолжай в том же духе!
У меня даже лицо перекашивается. |