Грей-Инн-Роуд привела меня, само собой, в Холборн. Я развил изрядную прыть, отчего здорово запыхался и сопрел, несмотря на то, что промок до нитки.

Всякий раз, когда у меня возникало желание идти помедленней, я представлял матушку наедине с Бернсом, выглядывающую в окно и удивляющуюся, почему я до сих пор не появился вместе с дядей Биллом. Бернс ей вреда не причинит, тем более скованный. Ему остается только дрыхнуть до утра. Но матушке не хотелось бы провести такую неприятную ночку в ожидании меня. Она, должно быть, волнуется. И будет волноваться еще сильнее, если Доус решит нанести ей визит и рассказать о том, как ловко я скрылся.

К тому времени, как Холборн плавно перешел в Ньюгейт-стрит, я перестал избегать экипажей и даже начал подумывать, не сесть ли в один из них, да отправиться домой. Черт меня подери, гордость не позволяла! Я начал поиски дяди Билла и твердо намерен завершить их успехом.

Перед тем как принять это решение, я обдумывал его, проходя мимо Банка Англии. Я перешел дорогу, миновал колоннаду Королевской Биржи и попал на Корнхилл.

Корнхилл шла в подходящем направлении, и я двинулся по ней. Довольно скоро я очутился в землях незнаемых. Лиденхолл-стрит? Я никогда не забредал так далеко на восток. Но именно на восток мне и было надо.

До сих пор мне попадалось очень мало людей, но ситуация изменилась. Чем дальше я шел, тем больше их появлялось. Они бродили по улицам, сидели у дверей доходных домов, выбирались из пабов и мьюзик-холлов, подпирали фонарные столбы, прятались в темных переулках. Выглядели они в основном весьма прискорбно.

Я видел совсем малюток и множество юнцов не старше меня. Некоторые просто слонялись вокруг, как бродячие собаки. Другие, похоже, неплохо проводили время со своими приятелями, подшучивая друг над дружкой. Каждый из них был бос, без куртки и одет в лохмотья. Им не стоило находиться на улице в такой холод и дождь, но я подозревал, что им попросту некуда больше пойти.

Некоторые из юнцов носили башмаки и куртки, но у большинства не было ни того, ни другого. Женщины повязывали голову платком, чтобы защититься от дождя. Мужчины носили шляпы с полями, опущенными столь низко, словно им категорически не хотелось, чтобы кто-нибудь видел их лица. Зонтов не было решительно ни у кого, так что я обрадовался, что потерял свой.

Даже без зонтика покрой моих одежек делал меня слишком заметным. Головы поворачивались, когда я проходил мимо, парни окликали меня, некоторые пристраивались рядом, но я ускорял шаг и оставлял их позади.

Они просто развлекаются, твердил я себе. Никто не хочет причинить мне вреда.

Матушка любила называть подобный люд «горемыками». Дядя Билл, когда пересказывал мне с глазу на глаз истории про Потрошителя, смотрел на это с другой стороны. Для него «горемыки» были «безбожным сборищем головорезов, шлюх, подонков и оборванцев», завшивленных, разносящих ужасные болезни и готовых с радостью кому угодно перерезать глотку за полпенни.

Я склонен считать, что матушкин взгляд смягчался добротой ее сердца, в то время как дядя Билл был озлоблен своею службой, а истина должна быть где-то посередине.

Люди вокруг меня выглядели достаточно «горемычными», но не могли же все они быть подонками и шлюхами! Я прочел достаточно, чтобы распознать в большинстве из них честных тружеников скотобоен, доков и пошивочных мастерских. Были среди них и разносчики, извозчики и мусорщики. Они делают тяжелую, грязную работу и зарабатывают жалкие гроши, только и всего.