|
Они вошли, довольно-таки бесцеремонно. Кухня оказалась просторной и довольно чистой, чему немецкая душа Лямпе могла бы умилиться, будь у него и в самом деле немецкая душа. На плите в огромной кастрюле энергично булькало варево, по запаху мгновенно опознававшееся как мясные щи. У плиты на уродливом табурете сидела раскрасневшаяся толстуха, способная формами привести в неземное восхищение великого Рубенса. Она таращилась на кастрюлю с тем туповато-философским выражением, какое нередко у русских баб из простонародья. Мельком глянув на визитеров, она встретила их появление совершенно равнодушно, даже не озаботившись застегнуть распахнутую по-домашнему ситцевую кофточку. В лице второй женщины, хоть и одетой столь же просто, тем не менее просматривались некоторые признаки более высокого, по сравнению с первой, умственного развития. Именно она с нотками сварливости заявила: - С чего б это посторонним господам по чужим кухням лазать... Посчитав это замечание чисто риторическим, Лямпе ничего не стал говорить в ответ. Он просто-напросто кивнул Пантелею, и тот, нехорошо выпятив челюсть, отчеканивая каждую букву так, словно забивал гвозди в сухую доску, проговорил: - Сыскные агенты. И в подтверждение продемонстрировал обеим на ладони большую серебряную бляху, старательно начищенную зубным порошком до идеального сверкания. Судя по лицам кухарки и второй особы, сверкающая бляха произвела надлежащее действие. Лямпе усмехнулся про себя. Бляха эта, по случаю попавшая к Пантелею в руки, на самом деле была нагрудным знаком выпускника Императорской ветеринарной академии. Но вряд ли провинциальные обыватели вдавались в такие тонкости, ибо погоны, кокарды и бляхи исстари считались на Руси атрибутами грозного начальства, а их неисчислимое разнообразие могло ввести в заблуждение и кого-нибудь поумнее двух недалеких баб. Главное, там имелись императорская корона, венок из дубовых листьев и две змеи. Именно змеи чаще всего и производили на примитивные умы особенное впечатление. - Не вы ли будете коллежская регистраторша Хлынова? - спросил Лямпе непреклонно-повелительным тоном. Поименованная торопливо закивала: - Она самая, Евдокия Васильевна... Что ж за напасть, господи, на бедную вдову? Кого хотите спросите, господа агенты, а нумера всегда считались приличными... Господина околоточного надзирателя взять, помощника пристава... Еще при покойнике, коллежском pechqrp`rnpe... - Вчерась только господин помощник пристава изволили курочку скушать, под смородинную... - сообщила кухарка, с лица которой философичность исчезла, а тупость осталась. - Успокойтесь, - сказал Лямпе. - К вам, дражайшая Евдокия Васильевна, мы никаких претензий не питаем. Интересует меня один из ваших постояльцев.., говоря точнее, номер шестнадцать. - Кузьма Иваныч? - Он самый, господин Штычков... - А это с чего же? Самый что ни на есть тихий и приличный постоялец. - Хлынова прямо-таки хлопала глазами, как кукла- марионетка. - Ни шума от него, ни беспокойства. Профессия у человека степенная, мастер при ювелирных делах, отсюда и самое что ни на есть чинное поведение. Сколько живет, платил исправно, казенной не баловался и насчет чего другого - благопристоен... - Полноте, я же не говорил, что и к нему у нас есть претензии, - сказал Лямпе насколько мог беззаботнее. |
