Мой Попо жестом велел мне сесть с ними, обнял меня, прижимая к своей груди, и сказал, что вот уже некоторое время плохо себя чувствует, у него болит живот. Да, он проходил много обследований, и доктор только что подтвердил диагноз. «Что с тобой не так, Попо?» — это вырвалось у меня как крик. «Что-то с поджелудочной железой», — сказал он, и по тяжёлому вздоху бабушки я поняла, что у него рак.
Сьюзен, как обычно, пришла на ужин около девяти и увидела, что мы, дрожа, все вместе тесно сидим на диване. Мачеха включила отопление, заказала пиццу по телефону, позвонила моему отцу в Лондон и сообщила ему плохие новости, а затем села с нами, молча взяв руку свёкра в свою.
Моя Нини бросила всё, чтобы заботиться о муже: библиотеку, истории, акции протеста на улице и «Преступный Клуб». Она даже позволила остыть своей духовке, которую согревала на протяжении всего моего детства. Рак, этот хитрый враг, атаковал моего Попо без каких-либо тревожных признаков, пока положение не усугубилось. Моя Нини отвезла мужа в университетскую больницу Джорджтауна в Вашингтоне, где работают лучшие специалисты, но никаких результатов это не принесло. Они сказали бабушке, что пациента оперировать бесполезно, вдобавок тот отказался накачивать свой организм химическими препаратами, чтобы продлить себе жизнь ещё на несколько месяцев. Я изучала информацию о его болезни в интернете и книгах, которые взяла в библиотеке, и таким способом узнала, что из 43-х тысяч ежегодных случаев в Соединённых Штатах около 37-ми тысяч являются неизлечимыми; лишь пять процентов пациентов добиваются результата, и всё, на что они могут надеяться, это прожить ещё пять лет; в конечном счёте, только чудо и спасло бы моего дедушку.
За неделю, что мои бабушка с дедушкой провели в Вашингтоне, мой Попо настолько стал плох, что мы едва узнали его, когда мы все — я, отец и Сьюзен — поехали встречать их в аэропорт. Он потерял ещё больше в весе, тащил ноги, горбился, его глаза были жёлтыми, а кожа — тусклой и синеватой. Неуверенными шагами инвалида он подошёл к фургону Сьюзен, потея от прилагаемых усилий, дома у него не было сил даже подняться по лестнице, поэтому мы постелили ему прямо в кабинете на первом этаже, где он и спал, пока не оказался на больничной койке. Моя Нини ложилась с ним, свернувшись калачиком, точно кошка.
Моя бабушка молилась Богу, чтобы защитить своего мужа, с той же страстью, с которой она переживала политические и социальные потери, сначала обращаясь с просьбами, молитвами и обещаниями, а затем переходила к проклятиям и угрозам стать атеисткой. «Какая польза от борьбы со смертью, Нидия, когда та рано или поздно всегда победит?»— поддразнивал её мой Попо. Поскольку традиционная наука не могла помочь её мужу, бабушка прибегла к альтернативным методам лечения, таким как травы, кристаллы, иглоукалывание, шаманизм, аурические массажи, и даже к маленькой девочке из Тихуаны со стигматами, способной, как говорили, творить чудеса. Её муж мирился с этими странностями, будучи в хорошем настроении, как он и делал с тех пор, как познакомился с Нини. Сначала мой папа и Сьюзен пытались защитить стариков от многих шарлатанов, которые каким-то образом почувствовали возможность влиять на мою Нини, но, в конце концов, согласились, что подобные отчаянные меры отчасти занимали бабушкино время.
В последние недели я не ходила в школу. Я переехала в большой волшебный дом с намерением помочь моей Нини, но оказалась более подавленной, нежели сам пациент, отчего ей пришлось заботиться о нас обоих.
Сьюзен первая осмелилась упомянуть о хосписе. «Это для умирающих людей, а Пол не умрёт!» — воскликнула моя Нини, но постепенно ей всё же пришлось сдаться. К нам пришла Кэролайн, девушка-волонтёр с вежливыми манерами и большим опытом, объяснила нам, что может случиться и как их организация может помочь нам без каких-либо затрат, начиная с поддержания у пациента уютной атмосферы и заканчивая предоставлением нам духовного или психологического утешения вплоть до борьбы с врачебной бюрократией и похорон. |