– X... на, – грубо ответил Юрий. – Самому слабо? Или это тебе, интеллектуалу, не по чину? Черт, а ведь ты мне показался нормальным человеком, почти приличным...

– Внешность бывает обманчива, – сказал Одинцов, один за другим выдвигая ящики стола и рассеянно копаясь в их содержимом. – Черт, ну и бардак развели! Не стол, а помойка... Внешность бывает обманчива, Юрий Алексеевич, – со значением повторил он и шумно задвинул последний ящик, – и это, увы, в полной мере относится к вам. Вы мне тоже показались... Впрочем, это неважно. Я потому и не перевариваю таких, как вы, борцов за справедливость, что рано или поздно все вы сходите с нарезки и начинаете убивать направо и налево уже не ради этой своей выдуманной справедливости, а просто из удовольствия лить кровь. Это, как я понимаю, что-то вроде наркотика...

– Погоди, майор, – сказал Юрий. – Ты что это несешь? Белены объелся? Какая еще кровь? Опомнись!

– Какая кровь? – рассеянно переспросил Одинцов. – Обыкновенная, красная... Не волнуйся, Филатов, я тебе все объясню. Нам еще не раз предстоит говорить на эту тему, так что не торопись. Давай сначала разберемся с наручниками. Пожалуй, их действительно можно снять. На окне решетка, за дверью два сержанта, и вообще... Ну, не дурак же ты, правда?

– Знаешь, – сказал ему Юрий, – в последнее время я что-то начал в этом сомневаться.

– Сомнение – первый шаг к познанию истины, – изрек Одинцов и заорал: – Сержант! Сержа-а-ант!!! Наручники сними, – добавил он нормальным голосом, когда в кабинет с шумом ворвался, нашаривая на бедре пистолет, перепуганный сержант.

Сержант, опасливо косясь на Юрия, снял с него браслеты. Филатов принялся терпеливо двигать затекшими руками, возвращая им чувствительность. Думал он при этом не о том, за что его повязали, а о том, что такое случается с ним чересчур часто для нормального человека.

Пожалуй, Одинцов кое в чем был прав, объясняя Юрию, за что не любит таких, как он. Обстоятельства обстоятельствами, но такое регулярное знакомство с наручниками само по себе о многом говорит...

– Свободен, – сказал Одинцов сержанту, и тот удалился, неся в руке вороненые браслеты. – Ну что, Филатов, потолкуем?

– Да не о чем нам толковать, – угрюмо сказал Юрий. В душе у него клубились смутные и очень неприятные предчувствия, но он не хотел ни о чем спрашивать: надо будет – сами все скажут.

– Неправда, – благодушно заявил майор, – общих тем у нас сколько угодно. Другое дело, что обсуждать их тебе не слишком приятно. Так в этом не я виноват, а ты сам.

– Слушай, – сказал Юрий, с откровенным удивлением озираясь по сторонам, – а почему меня привезли сюда, а не к вам, на Петровку? Или тебя оттуда уже уволили за систематический слив информации на сторону?

Одинцов тоже обвел взглядом убогую обстановку тесного кабинета с толстой решеткой на сто лет не мытом окне, где между рамами было полным-полно дохлых мух и пыльной паутины. Дело происходило в каком-то отделении милиции, и это действительно было странно.

– Это предварительный разговор, – доверительно сообщил Одинцов. – Санкции на твой арест еще нет, поэтому формально ты задержан только за драку в подъезде, в результате которой погиб неизвестный гражданин, и за ДТП на железнодорожном переезде, с места которого тебе каким-то чудом удалось скрыться. Так что формально – подчеркиваю: формально! – на Петровке тебе пока что делать нечего.