– Дурак – в смысле ограниченный, недалекий человек со словарным запасом в полторы сотни слов, – пояснил он зачем-то.
– Не спорю, – снова согласился Одинцов. – Не всем быть гениями, и высшее образование тут ничего не меняет, даже если оно юридическое. Однако мы, дураки, таких умников, как ты, ловим и сажаем. Постоянно! Такая у нас работа, и мы ее делаем, как умеем, несмотря на ограниченный словарный запас.
Юрий приподнял брови. Это уже становилось интересным: вместо того чтобы выколачивать из него признание и вообще заниматься делом, Одинцов явно тянул время, поддерживая беседу на общие темы. За последние пять минут они оба не сказали ничего, кроме нескольких банальностей, которые можно было и не произносить. При этом Одинцов время от времени откровенно поглядывал на часы. Похоже, он чего-то ждал, и постепенно Юрий начал подозревать, что знает, чего ждет майор.
Они еще немного поговорили, переливая из пустого в порожнее; Одинцов предлагал оформить явку с повинной, если Юрий расскажет, по чьему наущению перебил целую кучу народу, а Юрий однообразно отругивался, а потом и вовсе замолчал, чтобы понапрасну не мозолить язык. Так прошел час; кисти рук у Юрия окончательно отошли, и сейчас он запросто мог устроить в кабинете шумный дебош с битьем морд, срыванием погон и ломаньем мебели – мог бы, если бы видел в этом хоть какой-то смысл. Всесторонне обдумав эту идею, он сделал Одинцову что-то вроде комплимента: сказал, что полицейский аппарат в государстве Российском очень большой и недурно отлаженный, так что от него в случае чего не очень-то убежишь. Одинцов, вопреки его ожиданиям, довольно откровенно признался, что о настоящей слаженности в работе правоохранительных органов остается только мечтать и что скрыться от милиции даже в Москве не так уж сложно – люди скрываются годами, и притом весьма успешно. Конечно, сказал он, времена, когда можно было просто схватить со стола у следователя свой паспорт и сигануть в окно, давно прошли, но до настоящего порядка еще очень и очень далеко.
Потом он опять предложил Юрию покаяться и даже угостил сигаретой в знак уважения к его упорству. Юрий сигарету взял, но каяться не стал, ограничившись тем, что сделал в сторону майора не совсем приличный жест. Все это напоминало какой-то бездарный любительский спектакль, в котором актеры безо всякого энтузиазма отбывали номер – сидели в неестественных позах, курили и несли отсебятину, потому что ролей своих в глаза не видели. Юрий уже хотел попроситься в камеру, чтобы немного вздремнуть на нарах, но тут наконец действие сдвинулось с мертвой точки: в кабинет вошел давешний сержант и, косясь на Юрия, стал что-то нашептывать на ухо Одинцову. Майор послушал, кивнул и расплылся в недоброй улыбке.
– Конечно, – сказал он, отвечая на заданный интимным шепотком вопрос сержанта, – давайте сюда!
Сержант вышел и сейчас же вернулся, неся в руках черный полиэтиленовый мешок для мусора. Мешок выглядел довольно увесистым; сержант положил его на стол перед Одинцовым, козырнул и удалился.
– Итак, посмотрим, что у нас здесь, – сказал Одинцов и открыл мешок с видом Деда Мороза, готовящегося к раздаче подарков под новогодней елкой. – Это у нас что?
С этими словами он вынул из мешка и показал Юрию предмет, более всего напоминавший кусок хозяйственного мыла.
– Тротиловая шашка, – сказал Юрий.
– Правда? Вы уверены? А может, это мыло?
– Может, и мыло, – равнодушно сказал Юрий. – Тебе виднее.
Одинцов внимательно оглядел шашку со всех сторон и даже понюхал.
– Да нет, – сказал он, – пожалуй, все-таки не мыло. Пожалуй, тротил все-таки... Ну-ка, ну-ка... – Он снова полез в пакет и одну за другой выудил оттуда еще три шашки. – Солидно, – сказал он, – но это ведь еще ничего не доказывает, правда?
– Мне тоже так кажется, – сказал Юрий, с усталым любопытством наблюдая за его манипуляциями. |