Положение переменилось. Раньше мне пришлось драться дубиной против шпаги,
зато теперь шпага была в моих руках. И если бы не Лили, которая, коротко
вскрикнув от страха, успела ударить меня снизу по руке, так что клинок
скользнул над плечом сквайра, я наверняка проткнул бы ее отца насквозь и
окончил свои дни гораздо раньше - с петлей на шее.
- Безумец! - воскликнула Лили. - Неужели ты думаешь, что получишь
меня, если убьешь моего отца? Сейчас же брось эту шпагу, Томас!
- Я вижу, тут надеяться мне почти не на что, - запальчиво возразил я,
- а потому скажу тебе, что даже ради всех девушек на свете я никому не
позволю избить меня палкой, как какого-нибудь мальчишку!
- За это я на тебя не сержусь, парень, - проговорил сквайр Бозард уже
добродушнее. - Вижу, что у тебя тоже есть мужество, которое тебе сослужит
добрую службу, и считаю, что был не прав, когда я сердцах обозвал тебя
клистирной трубкой. Но я уже сказал, что эта девушка не для тебя, а потому
лучше тебе уйти и забыть ее. И берегись, если я еще когда-нибудь увижу,
что ты ее целуешь! За это ты поплатишься жизнью. Завтра я еще поговорю обо
всем с твоим отцом, так и знай!
- Ну что ж, пойду, потому что мне пора уходить, - ответил я. - Однако
я никогда не перестану надеяться, сэр, что когда-нибудь смогу назвать вашу
дочь своей женой. Прощай, Лили! Переждем, пока буря утихнет!
- Прощай, Томас! - ответила она, заливаясь слезами. - Не забывай
меня! А я свою клятву всегда буду помнить!
Но тут сквайр Бозард схватил ее за руку и увлек за собой.
Мне тоже осталось только уйти, и я удалился расстроенный, однако не
слишком огорченный, ибо знал, что хотя и навлек на себя гнев отца, зато
одновременно завоевал искреннюю любовь дочери, а любовь длится дольше, чем
злоба, и, в конечном счете, рано или поздно побеждает.
Отойдя на некоторое расстояние, я, наконец, вспомнил о моем испанце:
за всеми этими любовными и палочными объяснениями он у меня начисто
выскочил из головы. Я тотчас повернул вспять, чтобы оттащить испанца в
каталажку, заранее испытывая от этого удовольствие, потому что был рад
хоть на ком-нибудь сорвать злость. Но судьба спасла его руками дурака.
Добравшись до места, я увидел, что испанец исчез, а возле дерева, к
которому он был накрепко прикручен, стоит деревенский дурачок Билли Минис
к поглядывает то на дерево, то на серебряную монету у себя на ладони.
- Эй, Билли! Где человек, который был здесь привязан? - спросил я.
- Не знаю, мастер Томас, - прошепелявил он на своем норфолкском
наречии, - я здесь не стану его воспроизводить. - Должно быть, уже полпути
промчался, а куда - не знаю. Уж очень он быстро поскакал, когда я его
подсадил на лошадь.
- Ты посадил его на коня, дурак? Когда это было?
- Когда было? Почем мне знать. Может, час прошел, а может, два. Мы во
времени не разбираемся. Оно само ведет счет, нас не спрашивая, как хозяин
харчевни. Ого, поглядели бы вы, как он поскакал! Шпоры-то у него
длиннющие, а он прямо воткнул их в бока своей лошадке! И не диво! Подумать
только - среди бела дня посреди королевской дороги на него напали
разбойники! Бедняга едва не рехнулся от страха. |