– Кто‑кто, вы сказали?

– Ну, вы же сами постоянно обвиняете меня, что я насмотрелся дешевых фильмов ужасов. А сами, я гляжу, никогда не смотрели их по субботам днем. Понимаю, конечно, время показа для вас несколько неудачное. А детям нравится. Каждую субботу тысячи из них прилипают к экранам, чтобы насладиться, как вы совершенно верно подметили, дешевыми, скверно продублированными черно‑белыми фильмами о громадном монстре, нападающем на Токио...

Звук захлопнувшейся дверцы машины на автостоянке прозвучал неестественно громко.

– Иисусе Христе. – Глаза Майка широко распахнулись. В этот момент, невзирая на утомление, он понял что уже не испытывает ни малейшего желания заснуть. Он сел и спустил ноги на пол. – Кино. Вы не думаете...

– Что Том Чен сыграл роль Игоря, слуги доктора Франкенштейна, в новой постановке этой пьесы? – Фицрой улыбнулся. – Думаю, как я уже имел возможность упоминать ранее, вы насмотрелись дурацких фильмов, детектив.

– Да неужели? А знаете, что я на этот счет думаю? Мне...

Бам. Бам. Бам.

Они взглянули на дверь, потом – друг на друга.

– Полиция, – произнес Селуччи, медленно поднимаясь.

– Нет. – Генри встал у него на пути. Он ощущал живое, слышал ток крови, запах волнения. – Это не полиция, хотя подозреваю, что им бы хотелось, чтобы мы так думали.

Бам. Бам. Бам.

– Какая‑то опасность?

– Не знаю. – Вампир пересек комнату. Когда он остановился, Майк встал позади у его левого плеча. Уже много лет миновало с тех пор, как он нуждался в живом щите. Фицрой распахнул дверь.

Вспышка сработала прежде, чем он смог отреагировать. Смертный отпрянул бы, но Генри выбросил вперед руку и прикрыл ею объектив камеры, прежде чем успел сработать затвор. Он застонал, когда сверкающий свет хлестнул потоком боли по его чувствительным глазам, и сжал пальцы. Смятые пластмасса, стекло и металл больше уже не могли называться фотоаппаратом.

– Эй, эй!

Дама, сопровождавшая фотографа, проигнорировала как разбитую на куски камеру, так и сопровождающий это действо пронзительный крик протеста. Иногда они получали великолепный откровенный снимок именно в тот момент, когда отворялась дверь, но временами это не удавалось. Ее это мало трогало.

– Добрый вечер. Могу ли я видеть Викторию Нельсон? – Растопырив для устойчивости локти и выставив вперед блокнот как испытанное в боях оружие, она попыталась прорваться в квартиру. Большинство людей, как она давно уже убедилась, были слишком учтивы, чтобы остановить ее.

Изящный молодой человек не пошевелился; репортерша почувствовала, что ударилась о не очень высокую кирпичную стену. Ладно, стало быть, вводим в действие план В. А если и он не сработает, что ж, она пройдется по всему алфавиту.

– Мы так сожалели, когда узнали о том, что случилось с матерью мисс... – Скорый поезд ее мыслей сошел с рельсов где‑то в бездонной глубине светло‑карих глаз.

Фицрой решил, что не станет обращаться с этими журналюгами с чрезмерной изысканностью. Он был не в настроении, да они, собственно, того и не заслуживали.

– Убирайтесь! И впредь держитесь отсюда подальше.

Только после того, как они оказались в машине, за надежно закрытыми дверьми, фотограф, сокрушенно разложив у себя на коленях то, что осталось от камеры, обрел наконец способность говорить.

– Что мы будем теперь делать? – сокрушенно поинтересовался он.

– Мы будем делать... – Трясущимися пальцами женщина включила передачу, нажала на газ, и гравий с автостоянки веером разлетелся из‑под колес – Будем делать в точности то, что он сказал.