след.

– Ты очень красивая сегодня, – прошептал он, коснувшись другой стороны

ее губ.

Дэлайла таяла изнутри, ее облегчение было теплым и тяжелым. Она

кивнула, когда он склонил голову, безмолвно спрашивая, готова ли она пройти

дальше.

Но облегчение быстро испарилось, как только Гэвин отпустил ее руку и

направился на кухню. Дэлайла сильнее, чем когда-либо, осознала выражение

«ходить на цыпочках». Конечно, здесь не было видимой опасности под ногами, но каждый ее шаг требовал решимости. Скрипнула половица, едва она

наступила на нее, – звук был низким, а дерево затрещало, словно было

 недовольно, и Дэлайла поспешила шагнуть на другую половицу, которая, к

счастью, оставалась безмолвной и крепкой. Следующая половица выдвинула из

дерева гвоздь, и, когда Дэлайла шагнула, острие порвало ее шерстяной носок и

задело подошву. Дэлайла подавила вскрик и молча захромала дальше за

Гэвином. Ей казалось, что весь коридор кричит на нее, испытывает, ждет, чтобы

разочароваться в ее действиях. Она была окружена сотней частей Дома, пока

находилась внутри, и хотя некоторые простили ее, остальные не скрывали

недовольства.

На кухне Гэвин положил спагетти в две тарелки, одну передал Дэлайле и

схватил корзинку с чесночным хлебом. С едой в руках они пошли в столовую.

Дэлайла поймала себя на том, что постоянно смотрит на пол, на стены, на все, что свисало с потолка.

Все, даже картины, оставалось подозрительно тихим, но в столовой, когда

они сели за стол, было невероятно холодно.

Оглядев комнату, Гэвин спросил:

– Здесь холодно?

Она пожала плечами.

– Может, немного. Все в порядке, – но ее дрожь выдавала ее ложь.

Гэвин посмотрел в потолок.

– Ты пытаешься нас выгнать? – под их тарелками задрожал стол, и по

комнате промчался порыв зимнего ветра. Дэлайла перевела это, как безусловное

«да».

Гэвин раздраженно проворчал, схватил тарелку и корзинку с хлебом и, встав, сказал:

– Ладно. Идем, – сказал он Дэлайле и повел ее в гостиную.

Здесь было гораздо теплее, и когда они устроились на полу у кофейного

столика, в камине ожил огонь.

Гэвин казался голодным, и, когда комната приняла их, он тут же набросился

на ужин. К сожалению, у Дэлайлы аппетит пропал. Огонь бодро потрескивал в

камине, несколько подушек соскользнуло на пол и оказалось за ее спиной, но

Дэлайла не стала воспринимать это как знак, что можно расслабиться.

Она искала в уме безопасную тему для разговора. Не связанную с будущим

в другом месте, хотя многие одноклассники скоро начнут получать ответы из

колледжей. Понятное дело, обсуждение отношений тоже было под запретом.

Можно было спокойно говорить о школе, но Дэлайла сейчас о ней даже думать

не хотела. Ей хотелось сбежать в место, созданное только для них двоих, прижаться к нему, пока он ужинает, погладить рукой по его ноге. Хотелось

послушать его истории из детства, о первом поцелуе, о его заветной мечте.

Гэвин разглядывал ее, пока жевал, потом проглотил еду и заметил:

– Ты слишком тихая.

– Разве?

Он наградил ее притворно раздраженным взглядом.

– Я просто… – она замолчала.

– Нервничаешь? – предположил он.

– Есть немного, – прошептала она, глядя на потолок, словно над ней висело

сердце каждой комнаты. – Боюсь сделать что-нибудь не так.

– Расскажи, как все происходило бы, если бы мы ужинали у тебя.

Она улыбнулась, гоняя пасту по тарелке, и сказала:

– Отец молчал бы и вел себя странно.