|
Потом взгляд его переместился на мешки с бельем, и это, похоже, его доконало. Он разинул рот и застыл на месте, глядя на все сразу и тихонько источая пар. Секунду спустя Чармейн протянула руку и схватила юношу за подбородок, где росло несколько жестких волосков: юноша был старше, чем казался. Она подтолкнула подбородок вверх, и рот у гостя захлопнулся. — Ты дверь не закроешь? — спросила она. Юноша обернулся и увидел, что в кухню хлещет дождь. — А, конечно, — сказал он. И навалился на дверь. — Что тут делается? — спросил он. — Ты тоже ученица чародея? — Нет, — ответила Чармейн. — Я присматриваю за хозяйством, пока чародея нет. Понимаешь, он заболел, и эльфы забрали его лечить. Юноша был явно расстроен: — Он не предупредил, что я приду? — Он меня ни о чем не успел предупредить, — отозвалась Чармейн. Ей вспомнилась кипа писем под «Дас Цаубербух». Наверное, одну из отчаянных просьб взять в ученики прислал этот юноша, но Потеряшка своим тявканьем не давал додумать эту мысль до конца. — Потеряшка, да замолчи ты! Как тебя зовут? — Питер Регис, — ответил гость. — Моя мама — Монтальбинская Ведьма. Они с Вильямом Норландом близкие друзья, вот она и устроила, что я буду у него учиться. Песик, помолчи, пожалуйста. Я здесь по праву. Он стянул мокрый ранец и бросил его на пол. Потеряшка повременил с гавканьем, чтобы совершить вылазку из-под кресла и понюхать ранец — вдруг он опасный. Питер взял стул и повесил на него мокрую куртку. Рубашка под ней была примерно такая же мокрая. — А тебя? — спросил он, глядя на Чармейн сквозь завесу пузырей. — Чармейн Бейкер, — сказала Чармейн и пояснила: — Мы называем чародея дедушкой Вильямом, но на самом деле он родственник тетушки Семпронии. Я живу в Норланде. А ты откуда? Почему ты стучался в заднюю дверь? — Я пришел из Монтальбино пешком, — ответил Питер. — Если хочешь знать, я заблудился, когда хотел срезать напрямик с перевала. Я здесь уже бывал один раз, когда мама договаривалась с Вильямом Норландом, что он возьмет меня в ученики, но, наверное, плохо запомнил дорогу. Ты тут давно? — С утра, — сказала Чармейн, несколько удивленная тем, что, оказывается, не пробыла у дедушки Вильяма и суток. Ей казалось, она торчит здесь уже несколько месяцев. — А, ясно. — Питер посмотрел сквозь завесу пузырей на чайники, как будто прикидывал, сколько чашек чаю Чармейн успела выпить. — А по виду кажется — несколько месяцев. — Когда я приехала, тут все так и было, — ледяным тоном отвечала Чармейн. — Правда? И пузыри тоже? — поинтересовался Питер. По-моему, этот мальчишка мне не нравится, подумала Чармейн. — Нет, — сказала она. — Пузыри — это я. Я забыла, что бросила мыло в очаг. — А, — сказал Питер. — А я подумал, что это какие-то чары не заладились, вот и решил, что ты тоже ученица. |
