Майя обняла Федю одной рукой.

– Что, замерзла? – спросил он.

– Да нет, я об тебя греюсь. Слушай, а песня то дурацкая, ты не находишь?

– Чем дурацкая?

– Как можно вдруг, ни с того ни с сего – поворот на все сто восемьдесят?

– Иногда можно, – ответил Федя.

– У нас с тобой так не могло бы быть, – сказала Майя. – Как это, вдруг – мы чужие с тобой, а? – Майя просунула голову под Федину руку. – Ты веришь в чудеса? – спросила.

– Нет, я же врач. Врачи в чудеса обычно не верят.

– А я верю. Верю, и все тут! Может же случиться такое чудо, что сегодня ночью кончится война и ты уже никуда не уедешь…

Федя, улыбаясь, глянул на Майю. Так взрослые смотрят подчас на детей, не ведающих, что они говорят.

– Война не кончится сегодня. Так и знай!

– А вдруг? – не сдавалась Майя.

– Не будет никакого «вдруг». Утром я ухожу на фронт.

– Я знаю, – сказала Майя. – Уходишь. Знаю. – Ей сразу же стало жарко. Она чуть отодвинулась от Феди. – Знаешь, чего бы мне хотелось?

– Пока еще не знаю.

– Мне бы хотелось пройти с тобой мою жизнь, повторить все с самого начала.

– Зачем?

– Я хочу, чтобы ты обо мне знал все, чтобы ни одного белого пятна не осталось нигде! Чтобы ты знал, как я училась, какие у меня были подруги, в кого я влюбилась в первый раз, какие книжки читала…

– Зачем это, Майкин? – спросил Федя. – Я знаю тебя теперешнюю, такую, какая ты есть. А что было раньше, с кем ты ходила в школу или на танцы, не все ли равно?

– Нет, – сказала Майя, – не все равно.

Юлия Петровна снова запела:

До свиданья, друг мой, до свиданья,

Милый мой, ты у меня в груди…

На миг оборвала игру.

– Слова Сергея Есенина.

– До чего же она у нас образованная, сил нет, – шепнул Федя.

Майя предостерегающе поднесла палец к губам. А Юлия Петровна между тем продолжала:

Предназначенное расставанье

Обещает встречу впереди…

До свиданья, друг мой, без руки, без слова…

– Сергей Есенин был страшный меланхолик, – сказала Юлия Петровна, полуотвернувшись от рояля. – Кажется, Мариенгоф был немногим веселее.

– А вы знали Есенина? – спросила Майя.

Юлия Петровна покачала головой.

Не грусти и не печаль бровей,

В этой жизни умереть не ново,

Но и жить, конечно, не новей…

– Подумать только, – сказала, – молодой, красивый, безмерно талантливый – и такие грустные стихи!

Федя попросил, не вставая с дивана:

– А что если бы чайку, Юлия Петровна?

– Сейчас, – ответила Юлия Петровна, – сейчас поставлю чайник.

Майя взяла Федину руку, шероховатую от частого мытья, стала медленно перебирать его пальцы с коротко остриженными ногтями, пахнущие йодом и спиртом.

– Мы с тобою женаты уже давно, четыре года, это ведь совсем немало, как ты считаешь?

– Пожалуй, – сказал Федя.

– А ведь я о тебе ничего не знаю.

– Как так не знаешь?

– О твоем прошлом, к примеру, о чем ты думал, когда учился в школе?

– О том, чтобы получать хорошие отметки. Я был до чертиков честолюбив.

– Таким же и остался?

– Нет, по моему, с тех пор все таки немного переменился.

– А ты своих родителей не помнишь? – спросила Майя.