Хотя она открыто презирала своего мужа, но искренне, я уверена, без малейшего притворства оплакивала его смерть.

– Какой никакой, – сказала она тогда мне, – а все таки кто то дышит рядом…

Юра еще не успел увидеть меня, а я сумела разглядеть его лицо, раздавшееся с годами, ставшие мясистыми щеки, морщины на лбу, поредевшие и поседевшие волосы, некогда прекрасного пепельного цвета.

Глаза Юры сперва бездумно, рассеянно скользнули мимо, потом снова вернулись ко мне и вдруг блеснули на миг. Узнал.

Я кивнула ему. Он молча смотрел на меня и, может быть, решал, что делать, не узнать, пройти мимо или все же остановиться?

Казалось, мне ясно виделась та внутренняя борьба, которая происходила в нем.

Интересно, подумала я, что победит? Какое желание одержит верх?

Он подошел ко мне, протянул руку.

– Сколько лет, сколько зим!

Его кругляшка с любопытством оглядела меня.

– Познакомься, Лялечка, – сказал Юра. – Это моя старинная, – легкая усмешка тронула его губы. – Даже очень старинная знакомая.

Лялечка протянула мне розовую лапку.

Я спросила, не без наслаждения глядя прямо в глаза Юры:

– Кого ты ищешь? Что за боевые друзья?

– Боевые друзья – это друзья моего отца, – веско произнес Юра. – Полагаю, тебе известно, что Сергей Астафьевич Чепраков был мой отец?

– Известно, – сказала я.

– Так хочется получить о нем хотя бы какую нибудь весточку, – доверительно сказал Юра. – Ты меня понимаешь?

– Да, – сказала я. – Понимаю.

– Все надеюсь, вдруг найдется кто то, кто знал его или вместе сражался на фронте.

Серые глаза его смотрели на меня, как мне показалось, умоляюще.

– Папа погиб в Полесье, ему уже посмертно присвоили звание Героя.

Какой то седой майор в выгоревшем мундире приблизился в нам.

– Чепраков? – спросил он, прочитав фамилию. – Это какой же Чепраков? Кем был?

– Летчиком, – не моргнув глазом, ответил Юра. – Воевал на Первом Украинском.

Майор задумчиво покачал головой.

– У нас на Втором Украинском был Чепраков, только его не Сергеем звали, а Виктором.

– Значит, однофамилец, – кротко пояснил Юра.

Майор снял фуражку, вытер платкам влажный лоб.

– Выходит, что так.

Бегло поклонился то ли мне, то ли Юре с Лялечкой, прошел дальше.

– Сегодня здесь власть войны, – сказал Юра. – Сплошные солдаты.

– Какие же это солдаты? – возразила Лялечка.

Голос у нее был под стать ее облику: мягкий, словно бы сдобный, ласкающий. – Это все сплошь офицеры.

– Солдатами называют всех, даже маршалов, – поучительно промолвил Юра. – Отец, помню, так и говорил: – Генерал – тот же солдат, только ему труднее.

Он улыбнулся Лялечке, потом одарил улыбкой и меня, очевидно, уверился, что я его не выдам.

«А что, – подумала я. – А что, если осмелеть, сказать напрямик, хватит врать то, сроду у тебя не было отца героя, твой папа мирно скончался в собственной постели, а в войну во время воздушных налетов, как рассказывала твоя мама, скрывался в подвале вашего дома, на Почтовой, и не выходил оттуда даже тогда, когда был отбой…»

– Как твоя мама? – спросила я.

Юрины глаза стали грустными.

– Мамы нет уже пятый год.

– Жаль, – сказала я.

– Не говори, это была святая женщина.

Он обернулся к Лялечке:

– Такая душа, такой светлый ум, если бы ты ее знала!

Лялечка подняла кверху брови и сочувственно вздохнула.