|
Однако, он решительно отказался переехать из двух комнат, которые Оливер именовал «жалкой пародией на офис», в другое, более соответствующее (по мнению все того же Оливера) их новому статусу, помещение. — Послушай, Роджер, — горячился Оливер, — каждый, кто к нам входит, наверняка считает, что мы обставили контору декорациями к hmqvemhpnbje «Холодного дома», и вытягивает шею, чтобы увидеть, не пишем ли мы все ещё гусиными перьями. — Оливер, — отвечал Деймон, — позволь объясниться, хотя ты работаешь со мной так долго, что любое объяснение представляется мне излишеством. Я провел почти всю свою сознательную жизнь здесь, в этих комнатах, которые ты называешь жалкой пародией на офис. Здесь я был счастлив, и мне нравилось приходить сюда на работу по утрам. У меня нет ни малейшего желания становиться крупным воротилой издательского дела. Я обеспечиваю себе вполне достойное существование, которое, допускаю, и не вполне отвечает тем стандартам, которые считают достойными современная молодежь. У меня нет ни малейшего желания видеть перед собой море письменных столов, зная, что сидящие за ними люди трудятся на меня. При этом не только трудятся, но и заставляют размышлять, кого ещё нанять, кого уволить, как рассудить их споры и каким образом заплатить социальную страховку. Одним словом, только Богу известно, какие проблемы это порождает. Удача с «Надгробной песнью» не более чем каприз судьбы, удар одинокой молнии. Говоря по правде, я горячо надеюсь, что ничего подобного больше не произойдет. Я съеживаюсь, проходя мимо витрин книжных магазинов, а мои уикенды отравлены, потому что я вижу название этого шедевра в воскресном выпуске «Таймс». Я получаю бесконечно большее удовлетворение от десятка блестящих строк в рукописи неизвестного автора, чем от банковского уведомления о перечислении очередных платежей за «Надгробную песнь». Ты же, мой старый друг, молод и алчен, как, увы, принято в наши дни. Деймон знал, что по отношению к Оливеру эти слова несправедливы, но хотел более ярко выразить свою точку зрения. Во- первых, Оливер Габриельсен был совсем не молод и уже приближался к своему сорокалетию. Во-вторых, он не меньше чем Деймон любил достойную литературу. В-третьих, он не был алчным, а об увеличении своего жалования просил чуть ли не извиняющимся тоном. Деймон знал, что если бы не работа жены, то Оливер существовал бы на грани нищеты. Ему также было известно, что Габриельсен частенько получает приглашения от издательств поработать у них редактором с гораздо более высоким жалованием по сравнению с тем, что платит ему Деймон. Оливер отвергал лакомые предложения, так как считал, что издательские дома, предлагающие ему королевское содержание по сравнению с мизерным рационом Деймона, слишком пропитаны торгашеским духом. Но поток денег, неожиданно хлынувший в их агентство, похоже, временно выбил его из колеи, а комиссионные, которые он начал получать, став партнером, заметно изменили стиль его одежды и адреса ресторанов, в которые он отправлялся на ленч. Более того, Оливер переехал из грязной квартирки на Уэст Сайде, в небольшое, но уютное жилье в восточной части Шестидесятых улиц. Деймон, как и положено, винил во всем жену Оливера Дорис, которая бросила работу и стала, время от времени, появляться в их конторе в норковом манто. — Ты, Оливер, видимо, слишком молод, — продолжал Деймон, наслаждаясь возможностью прочитать лекцию на тему, которую так обожал мусолить его бывший работодатель мистер Грин, — чтобы понять всю прелесть умеренности, получать удовлетворение от достижения скромных целей и не страдать по поводу того, какое место ты занимаешь в этом мире. |
