— Разговаривающие во сне одержимы бесами. Аллаху они неугодны.

     — Весьма вероятно, — учтиво кивнул Сен-Жермен. — А теперь поднимайся. Помоги ему, Руджиеро, — добавил он на греческом.

     — А вы?

     — Я займусь обустройством укрытия. Сам ты тоже можешь прилечь, но не забудь проснуться за час до рассвета. — Сен-Жермен рассеянно оглядел потолок, потом, уже пристально, стал изучать каждую балку. — Завтра похвалишься перед слугами, что твой хозяин всю ночь не спал, изнемогая в борьбе с духами всех сортов и размеров. Ври что угодно, только не создавай впечатления, что мои опыты могут разрушить весь дом. — Голос его звучал легкомысленно, но глаза были серьезны. Слуга хорошо знал своего господина и понимал, что самое лучшее сейчас — промолчать.

     «За час до рассвета», — приказал он себе и повел мусульманина к спальне.

     Вернувшись под утро, Руджиеро застал хозяина стоящим на водруженном на стол табурете. Одна из секций рассеченного балками потолка была вскрыта. Сен-Жермен наклонился и прислонил к табурету панель, назначенную прикрывать лаз.

     — Все в порядке? — поинтересовался слуга.

     — Думаю, да. Там, правда, тесновато и довольно прохладно. Затащи туда одеяло с парочкой тюфяков. Заодно это будет гасить лишние звуки. — Сен-Жермен легко спрыгнул на пол и стряхнул с себя пыль. — Между прочим, балки и вся обшивка установлены много позже. За ними — великолепная потолочная роспись. Кому вздумалось ее прикрывать?

     Руджиеро едва заметно поморщился. Кому было надо, тот и прикрыл.

     — Что вы собираетесь делать дальше, хозяин?

     От мусульманина нужно избавиться, добавил он про себя.

     — Я напишу Шола. Думаю, все устроится. Он прекрасно поймет, что ему приплатит и султанат. — Сен-Жермен улыбнулся. — Когда повезешь письмо, прихвати с собой парочку свежеиспеченных сапфиров. Скажи, что он их получит, когда сделает дело. Кстати, давай-ка выложим новые камни на стол. Чтобы рабы их заметили, когда придут прибираться. Надо же им показать, чем увенчалась ночная волшба. Я заодно отберу кое-что для Падмири. Пусть и она убедится, какой я могучий колдун.

     Руджиеро шутки не принял.

     — Прекрасно, — сказал он. — Я это сделаю. Еще что-нибудь?

     — Ты, кажется, сердишься, старина. Почему?

     — Я не пойму, ради чего мы рискуем. У нас ведь и так хватает забот. Если мусульманина опознают, его тут же убьют, но это ладно. Загвоздка в том, что вместе с ним убьют и Шола. А потом вас, меня, а потом и Падмири. Он ведь строил нам козни, этот Джелаль-им-аль. Он никакой нам не друг, неужели вы это забыли? Зачем же его выручать?

     Угрюмец выпятил подбородок и с треском откинул крышку римского сундука.

     — Справедливое рассуждение. — Сен-Жермен согласно кивнул. — И все-таки постарайся понять: друг нам этот мальчишка или не друг, нравится он нам или не нравится — нет для нас, как и для него, страшнее врага, чем невежество, фанатизм и людская жестокость. Это погромщики из Ло-Янга, это воины Чингисхана, это почитатели Кали. Все нам с тобой ненавистное собрано в них и обращено против нас. К тому же он одинок в беде.

     Руджиеро не проронил ни слова.