– Сбежала, наверное. Что это за ужас передают по радио? Сэм, найди что‑нибудь поприличнее.

Пока Грейс листала поваренные книги, сваленные на тумбе, я принялся переключаться с одной радиостанции на другую.

– Оставь вот эту! – сказала мать Грейс, когда я наткнулся на какую‑то попсу. Она поднялась, держа в руках коробку. – Ну ладно, я пойду. Желаю удачи. Я к вам еще зайду... попозже.

Грейс, похоже, и не заметила ее исчезновения.

– Изабел, яйца, сыр и молоко в холодильнике. Сэм, – она кивнула в мою сторону, – будь так добр, включи духовку и достань пару сковородок.

Изабел в растерянности застыла перед холодильником.

– Тут одного сыра триста пятьдесят сортов. Я в них не разбираюсь.

– Тогда ты разожги духовку, а Сэм достанет сыр. Он знает толк в еде, – сказала Грейс.

Приподнявшись на цыпочки, она потянулась достать из навесного шкафчика муку; в ее позе было столько гибкой грации, что мне до смерти захотелось прикоснуться к полоске обнаженной кожи над поясом ее джинсов. Но пока я смотрел на нее, она поставила пакет с мукой на стол и миг был упущен, так что я поменялся местами с Изабел, вытащил из холодильника острый чеддер, молоко и яйца и положил их на стол.

Когда я закончил разбивать яйца и влил в них майонез, Грейс уже рубила в миске масло с мукой. В кухне внезапно закипела работа, как будто нас здесь был целый легион.

– Это еще что такое? – осведомилась Изабел, с подозрением глядя на пакет, который сунула ей в руки Грейс.

– Грибы, – прыснула Грейс.

– Они похожи на коровьи лепехи.

– Хотела бы я иметь такую корову. – Грейс отстранила Изабел и плюхнула в сотейник кусок масла. – Ее задница стоила бы миллион. Давай клади их сюда и пассеруй до мягкости.

– Долго?

– До мягкости, – повторил я.

– Ты все слышала. – Грейс протянула руку. – Сковороду!

– Помоги ей, – велел я Изабел. – А я позабочусь о мягкости, раз уж ты не в состоянии.

– Я и так мягкая, – пробормотала Изабел.

Она передала Грейс две формы, и Грейс ловким жестом фокусника уложила на дно каждой по пласту теста. Потом она принялась показывать Изабел, как защипывать края. Судя по всему, процесс у нее был отработан до мелочей; у меня сложилось впечатление, что Грейс справилась бы со своей работой куда быстрей, если бы мы с Изабел не путались у нее под ногами.

Я смотрел, как эти двое защипывают тесто, и губы у меня сами собой расплылись в улыбке.

– Что скалишься? – бросила мне Изабел. – Следи за грибами!

Грибы удалось спасти в самый последний момент, и я вывалил к ним шпинат, который Грейс сунула мне в руки.

– Моя тушь! – воскликнула Изабел, перекрывая шум стряпни.

Я оглянулся и увидел, как они с Грейс со смехом и слезами шинкуют лук. Тут едкий луковый дух ударил мне в нос, и у меня тоже защипало глаза.

Я протянул им сотейник.

– Давайте его сюда.

Изабел ссыпала лук в сотейник, а Грейс хлопнула меня по заднице перепачканной в муке рукой. Я вывернул шею, пытаясь увидеть, не осталось ли отпечатка, а Грейс тем временем повозила ладонью по остаткам муки и сделала вторую попытку.

– Это же моя песня! – внезапно завопила она. – Сделай погромче! Погромче!

Это была Мэрайя Кэри в наихудшем ее варианте, однако сейчас это оказалось самое то, что нужно. Я выкручивал ручку громкости, пока не завибрировали динамики, прислоненные к жестяным коробкам. Тогда я поймал Грейс за руку, притянул ее к себе, и мы принялись танцевать какой‑то безумный, жутко неуклюжий и невыносимо эротичный танец. Она танцевала спиной вплотную ко мне, вскинув руки, а я обнимал ее за талию, слишком низко, чтобы это объятие можно было назвать целомудренным.

Вот такими мгновениями и измеряется жизнь, промелькнула у меня мысль.