До чего же несправедливо, что на одну семью обрушились две такие трагедии сразу. Я с опозданием спохватилась, что едва не пропустила непривычную горечь в его голосе. Наверное, надо было что‑то сказать, расспросить его о Беке, но момент был упущен, а потом стало слишком шумно: Сэм включил радио погромче и нажал на газ.

Он дал задний ход и задумчиво нахмурился.

– К черту правила, – произнес он наконец. – Я хочу с ней встретиться.

Глава 42

Сэм

54 °F

– Можно узнать, какого черта мы идем печь пирог вместо того, чтобы поговорить о моем брате? – осведомилась Изабел, не поздоровавшись.

Она только что выбралась из громадного джипа, который практически перегородил подъезд к дому Брисбенов. Первое, что бросилось мне в глаза, это ее высокий рост – видимо, потому, что она была в сапогах на пятидюймовых каблучищах, – а следом ее кудряшки, потому что их у нее на голове было больше, чем у фарфоровой куклы.

– Нельзя, – сказала Грейс как отрезала, и я в очередной раз ею восхитился.

Изабел фыркнула так, что если бы этот звук прекратить в снаряд, он способен был бы стереть с лица земли небольшое государство.

– Ну можно тогда хотя бы узнать, кто он такой?

Я взглянул на нее в тот самый момент, когда она разглядывала мою задницу. Она поспешно отвела глаза, а я отозвался в тон Грейс:

– Нельзя.

Грейс провела нас в дом и, обернувшись к Изабел, предупредила:

– Ни слова о Джеке. Мама дома.

– Это ты, Грейс? – послышался женский голос со второго этажа.

– Да! Мы будем печь киш[5]!

Грейс повесила свою куртку и сделала нам знак последовать ее примеру.

– Я тут принесла кое‑какие вещи из студии, отодвиньте их с прохода! – крикнула в ответ ее мать.

Изабел наморщила носик и осталась стоять в своей отороченной мехом курточке, отступив в сторонку, пока Грейс распихивала по углам коробки, перегораживавшие проход. В этой тесной кухоньке она казалась совершенно чужеродной. То ли давным‑давно утративший свою белизну линолеум в сравнении с ее безупречной завивкой стал выглядеть еще более жалким, то ли в сравнении со старым выщербленным полом ее прическа стала выглядеть еще более безупречной и ненатуральной. До сих пор мне ни разу не бросалось в глаза убожество окружающей обстановки.

Грейс засучила рукава и принялась мыть руки, и Изабел попятилась еще дальше.

– Сэм, включи радио и найди что‑нибудь приличное, ладно?

Я отыскал на полке посреди жестянок с солью и сахаром небольшую магнитолу и включил ее.

– Господи, мы и в самом деле будем печь пирог, – простонала Изабел. – А я‑то думала, это такое условное обозначение для чего‑то другого.

Я усмехнулся, и она, перехватив мой взгляд, страдальчески закатила глаза. Впрочем, это вышло у нее чересчур нарочито, поэтому в искренность ее страданий я не поверил. Что‑то в ее взгляде наводило на мысль, что она как минимум заинтригована ситуацией. А ситуация заключалась в следующем: я не собирался ничего говорить Изабел, пока не разберусь, что она за человек.

В кухню, распространяя апельсиновый запах скипидара, вошла мать Грейс.

– Привет, Сэм. Ты тоже будешь печь пирог?

– Попытаюсь, – с серьезным видом ответил я.

– Вот смех‑то, – фыркнула она. – А это кто?

– Изабел, – ответила Грейс. – Мам, ты не знаешь, где у нас такая зеленая поваренная книга? Все время здесь была. Там рецепт пирога.

Ее мать растерянно пожала плечами и присела на корточки рядом с одной из коробок на полу.

– Сбежала, наверное. Что это за ужас передают по радио? Сэм, найди что‑нибудь поприличнее.

Пока Грейс листала поваренные книги, сваленные на тумбе, я принялся переключаться с одной радиостанции на другую.