Вот такими мгновениями и измеряется жизнь, промелькнула у меня мысль. Грейс запрокинула голову, изогнув длинную бледную шею, и потянулась губами к моим губам, и за миг до того, как они встретились, я перехватил тоскливый взгляд Изабел, устремленный на нас.

– Скажите мне, на сколько ставить таймер, – буркнула пойманная с поличным Изабел и отвела глаза. – А потом, может быть, все‑таки поговорим?

Грейс все еще прижималась ко мне спиной, окруженная надежным кольцом моих рук, с ног до головы перепачканная мукой и такая аппетитная, что у меня в глазах потемнело от желания немедленно остаться на этой кухне с ней наедине. Она лениво махнула в сторону раскрытой поваренной книги, опьяненная моей близостью. Изабел сверилась с рецептом и завела таймер.

Вдруг стало понятно, что делать больше нечего, и на миг повисла тишина, потом я сделал глубокий вдох и обернулся к Изабел.

– Ладно, я расскажу тебе, что случилось с Джеком.

Изабел с Грейс явно опешили.

– Давайте присядем, – предложила Грейс и вывернулась из моих объятий. – Идите вон туда, в гостиную. Я сделаю кофе.

Мы с Изабел прошли в гостиную. Там, как и на кухне, царил кавардак, которого я не замечал, пока не появилась Изабел. Чтобы освободить себе место на диване, ей пришлось передвинуть груду высохшего белья. Садиться рядом с ней мне не хотелось, поэтому я опустился в кресло‑качалку напротив.

– Почему ты не как Джек? – спросила Изабел, искоса глядя на меня. – Почему ты не превращаешься в волка и обратно?

Я и бровью не повел; не предупреди меня Грейс, что Изабел обо всем догадалась, возможно, я не был бы столь хладнокровен.

– Я такой уже давно. Постепенно становишься все стабильнее. Это только поначалу вечно превращаешься туда‑сюда. Отчасти это связано с температурой, но не настолько сильно, как потом.

– Ты сделал это с Джеком? – выпалила она мгновенно.

Я нарочно не стал скрывать отвращения.

– Я не знаю, кто это сделал. Нас таких довольно много, и не все из нас приятные люди.

О его пневматическом ружье я решил не упоминать.

– Почему он такой злой?

Я пожал плечами.

– Понятия не имею. Может, потому что он злой по жизни?

Прищур Изабел стал недобрым.

– Послушай, укус не делает из тебя чудовище. Ты просто превращаешься в волка. Но при этом внутри остаешься таким, какой ты есть. В волчьем обличье и в момент превращения человеческие тормоза отсутствуют, так что если ты по природе своей вспыльчив или склонен к насилию, то эти черты усугубятся.

Вошла Грейс, с трудом удерживая на весу три кружки с кофе. Изабел взяла кружку с бобром на боку, а я – с логотипом какого‑то банка. Грейс плюхнулась на диван рядом с Изабел.

Та на миг закрыла глаза.

– Так. Давайте еще раз по порядку. На самом деле мой брат не погиб. Волки только покусали его, а потом он стал оборотнем? Прошу прощения, я не слишком разбираюсь во всей этой потусторонней бодяге. И вообще, там же еще было что‑то про луну, серебряные пули и прочая тому подобная чушь?

– Он восстановился, но не сразу, – объяснил я. – На самом деле он не был мертв. Не знаю, каким образом он сбежал из морга. Луна и серебряные пули не более чем миф. Как тебе объяснить... Это... это болезнь, которая обостряется в холода. Думаю, миф про луну возник из‑за того, что ночью обычно холодает, так что новоиспеченные оборотни часто превращаются в волков по ночам. Вот люди и стали думать, что это луна во всем виновата.

Изабел держалась весьма достойно. Она не собиралась падать в обморок, и страхом от нее тоже не пахло. Она отхлебнула кофе.

– Ну и гадость.

– Это растворимый, – принялась оправдываться Грейс.

– Так мой брат узнает меня, когда он в волчьем обличье? – уточнила Изабел.

Грейс взглянула на меня; а у меня не хватило духу посмотреть ей в глаза, когда я отвечал.