До меня вдруг дошло, насколько мы разные. Мне подумалось, что если бы мы с Грейс были предметами, она была бы точнейшими электронными часами, идущими по лондонскому времени, а я – стеклянным шаром со снежинками внутри, тронь – всколыхнутся непрошеные воспоминания.

Я попытался выдавить из себя что‑нибудь, что не прозвучало бы как приветствие навязчивого поклонника из животного мира.

– Доброе утро, – произнес я наконец.

Грейс уселась в постели; волосы у нее с одной стороны курчавились, с другой были примяты, в темных глазах светилась неприкрытая радость.

– Ты все еще здесь! Ой, ты успел одеться! То есть переодеться.

– Я сходил за одеждой, пока ты спала.

– А сколько сейчас времени? Ой‑ой‑ой. Я проспала школу.

– Сейчас одиннадцать.

Грейс охнула, потом пожала плечами.

– Представляешь, с тех пор как я перешла из начальной школы в среднюю, я ни одного урока не пропустила. В прошлом году мне даже грамоту за это дали.

Она выбралась из постели; в ярком солнечном свете я не мог не заметить, какая на ней облегающая и невыносимо сексуальная маечка. Я отвернулся.

– Знаешь, вовсе не обязательно так скромничать. Я же не голая. – Остановившись перед шкафом, она подозрительно оглянулась на меня. – Ты ведь не видел меня голой?

–Нет! – ответил я чересчур поспешно.

Она ухмыльнулась моей лжи и вытащила из шкафа джинсы.

– Что ж, если ты не планируешь увидеть это еще раз, советую отвернуться.

Я упал на кровать и уткнулся лицом в прохладные подушки, пахнувшие ею. Я слушал, как она одевается, и сердце у меня колотилось как ненормальное. Я виновато вздохнул, не в силах прикидываться дальше.

– Я не нарочно.

Заскрипели пружины матраса, и она плюхнулась рядом со мной.

– Ты всегда такой совестливый?

– Я хочу, чтобы ты считала меня приличным человеком, – буркнул я в подушку. – Если я скажу, что видел тебя голой, когда еще был волком, это не поможет мне достигнуть цели.

Она рассмеялась.

– Так уж и быть, я тебя прощаю. Сама виновата. Надо было задергивать занавески.

Повисло долгое молчание, наполненное тысячей невысказанных слов. Я чуял ее напряжение, мурашками разбегавшееся по коже, слышал, как часто‑часто колотится у нее сердце. Так просто было преодолеть те несколько дюймов, что отделяли мои губы от ее губ. Мне показалось, что я улавливаю в ее сердцебиении призыв: «Ну давай же, поцелуй меня». Обычно я хорошо чувствую чужое настроение, но с Грейс я не мог отделить то, что, как мне казалось, она думает, от того, чего хотелось мне самому.

Она негромко прыснула; это было ужасно мило и совершенно не вязалось с моим о ней представлением.

– Я умираю с голоду, – сказала она наконец. – Пойдем поищем что‑нибудь на завтрак, а то уже обед скоро.

Я выбрался из постели, Грейс – следом за мной. Я остро чувствовал ее ладони на моей спине, подталкивающие меня к выходу из комнаты. Вместе мы дошлепали до кухни. Яркий солнечный свет бил в стеклянную дверь террасы и отражался от белых столешниц и кафеля на стенах, заливая и то и другое белым сиянием. Поскольку я уже успел побывать на кухне и разведать, где что лежит, я начал выкладывать из шкафчиков продукты.

Все это время Грейс хвостом ходила за мной, то касалась моего локтя, то как бы ненароком проводила ладонью по моей спине.