На теперешнем участке мы сидели на потертом сиденье видавшего виды «форда‑бронко» на краю заброшенной, заросшей автостоянки на окраине города. Смутно начинала вырисовываться общая картина, зыбкий портрет чего‑то такого, что я всегда считал для себя недоступным.

Грейс задумчиво погладила руль и обернулась ко мне.

– Давай сыграем в «Двадцать вопросов».

Я удобно устроился на пассажирском сиденье с закрытыми глазами, греясь в лучах послеполуденного солнца, бивших сквозь лобовое стекло. Мне было хорошо.

– А ты разве не собираешься посмотреть на машины? Вообще‑то, когда идешь что‑то покупать, не мешает для начала рассмотреть все, что предлагают. Это правило любого шопинга.

– Я в шопинге не спец, – сказала Грейс. – Обычно я вижу то, что мне нужно, и беру это.

Мне стало смешно. Я уже начинал понимать, насколько подобное заявление в духе Грейс.

Она шутливо насупилась и скрестила руки на груди.

– Вернемся к вопросам. Это даже не обсуждается.

Я оглядел площадку, чтобы убедиться, что ее владелец еще не успел отбуксировать из леса машину Грейс, – здесь, в Мерси‑Фоллз, буксировкой и продажей подержанных автомобилей занималась одна и та же компания.

– Ладно. Только, чур, неудобных вопросов не задавать.

Грейс придвинулась ко мне поближе и чуть сгорбилась, застыв в позе, которая была зеркальным отражением моей собственной. Судя по всему, это и был первый вопрос: ее бедро, прижатое к моему бедру, ее плечо, соприкасающееся с моим плечом, ее туго зашнурованная кроссовка поверх моего поношенного ботинка. Сердце у меня заколотилось, дав ей ответ лучше всяких слов.

Голос Грейс прозвучал по‑деловому, как будто она понятия не имела, что со мной делает.

– Я хочу узнать, из‑за чего ты превращаешься в волка.

Это было просто.

– Когда температура снижается, я становлюсь волком. Пока холодно только по ночам, а днем тепло, я чувствую приближение превращения, а потом холодает окончательно, и я превращаюсь в волка до самой весны.

– И все остальные тоже?

Я кивнул.

– Чем дольше ты волк, тем теплее должно быть, чтобы ты превратился в человека. – Я немного помолчал, решая, говорить ей сейчас об этом или нет. – Никто не знает, сколько лет будет превращаться туда‑сюда. Для каждого волка этот срок свой.

Грейс молча смотрела на меня – точно с таким же выражением она смотрела на меня шесть лет назад, лежа на снегу. Сейчас я мог расшифровать его не больше, чем тогда. Горло у меня перехватило в ожидании ее ответа, но, к счастью для меня, она задала следующий вопрос.

– И сколько вас таких?

Я не мог назвать ей точную цифру, потому что многие из нас больше не были людьми.

– Около двадцати.

– Чем ты питаешься?

– Крольчатами. – Она нахмурилась, и я с ухмылкой добавил: – И взрослыми кроликами тоже. Я против дискриминации кроликов по возрастному признаку!

Следующий вопрос проследовал без промедления.

– Что было у тебя на морде в тот вечер, когда ты позволил мне прикоснуться к тебе?

Голос у нее не изменился, но глаза чуть сузились, как будто она не была уверена, хочет ли узнать ответ.

Мне пришлось напрячься, чтобы вспомнить ту ночь: ее пальцы, погруженные в мой мех, ее дыхание, от которого колыхались тонкие волоски у меня на морде, приправленное чувством вины удовольствие находиться так близко к ней. Парнишка! Тот самый, которого укусили. Вот о чем она спрашивала на самом деле.

– Ты хочешь сказать, что у меня на морде была кровь?

Грейс кивнула.

Я испытал легкий укол обиды за то, что она задала этот вопрос, но не задать его она не могла. У нее были все причины не доверять мне.

– Она была не его... не того парнишки.

– Не Джека, – уточнила она.