Воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Дольфина.

Наконец он обратил на Брунетти страдальческий взгляд:

– Теперь вы знаете, что я граф. Мы – последние, после нас никого нет, потому что Лоредана… ну, в общем, она никогда не была замужем и… – Он поискал помощи на поверхности стола, но нужных слов не нашел. – Дольфин вздохнул и попытался объяснить еще раз: – Я не женат. Мне не интересно… э‑э… все это… – И он неопределенно взмахнул рукой, как Вы отмахиваясь от «всего этого». – То есть мы – последние в роду, поэтому так важно, чтобы мы не запятнали честь древней фамилии. – Не отводя взгляда от Брунетти, он спросил: – Вы понимаете?

– Конечно, – кивнул Брунетти, хотя и вообразить не мог, что означает слово «честь» для человека, чье семейство имеет более чем восьмисотлетнюю историю. – Нужно прожить жизнь достойно. – Это все, что пришло комиссару в голову.

Дольфин закивал в ответ:

– И Лоредана тоже так говорит. Она всегда говорила мне это. Она говорит – неважно, что мы не богаты, ведь у нас есть имя.

Он делал ударение на каждом слове – так люди часто повторяют фразы или идеи, смысла которых на самом деле не понимают, – будто убеждают самих себя.

Тут Дольфин опустил голову и стал монотонно пересказывать историю своего знаменитого предка, дожа Джованни Дольфина. Брунетти слушал, странно успокоенный звучанием его голоса. Комиссар словно перенесся во времена своего детства, когда к ним в дом приходили соседские женщины, чтобы вместе читать молитвы, и поймал себя на том, что шепчет слова тех молитв. Он слушал тихий голос, чуть не засыпая, и очнулся только тогда, когда Дольфин сказал:

– …от чумы в тысяча триста шестьдесят первом году.

Дольфин посмотрел на него, и Брунетти кивнул в знак одобрения.

– Это почетно – носить такую фамилию, – сказал он: ему хотелось расположить к себе потомка дожа. – И очень ответственно.

– Вот и Лоредана все время говорит мне то же самое! – В глазах Дольфина читалось уважение, смешанное с восхищением: нашелся еще один человек, который способен понять ответственность, возложенную на них двоих. – Она сказала, что именно в этот раз мы должны сделать все возможное, чтобы отстоять честь и защитить имя. – На последних словах он запнулся, будто припоминая.

– Разумеется, – поддержал его Брунетти, – именно в этот раз.

Дольфин продолжал:

– Она сказала, что тот человек из ее отдела всегда завидовал ей из‑за ее положения. – Видя замешательство Брунетти, он объяснил: – В обществе. – Брунетти понимающе кивнул. – Она долго не догадывалась, почему он так ненавидит ее. А потом он что‑то натворил с документами. Она пыталась мне это объяснить, но я не понял. Он подделал документы, которые запутали дела в конторе, и взял деньги для чего‑то там, а сказал на нас… – Опершись на ладони, он навалился на стол и, повысив голос, с волнением сказал: – Лоредана сказала, Дольфины ничего не делают за деньги! Деньги для Дольфинов ничего не значат.

Брунетти сделал успокаивающий жест. Дольфин вздохнул и откинулся на спинку стула.

– Мы ничего не делаем за деньги, – с нажимом сказал он. – Весь город об этом знает. Только не за деньги. Она сказала, все поверят документам и разразится скандал.