Крот поскреб затылок.

    -  Надо в Чернигов гнать, к Белобою. У него, помню, нянька старая травы ведает, заговоры знает. Вот ее и привезти надоть.

    -  Так чего стоишь, пенек замшелый? - напустилась на него Добрава. - запрягай, да гони.

    -  И правда, сам поеду, - сообразил староста. - И воеводу давно не видал…

    -  Нет уж, ты кого помоложе посылай. Знаю я: как сядете с Белобоем старое вспоминать - и знахарку не привезешь, и сам не приедешь до белых мух.

    -  Да я что… я и не хотел, сам-то. Ну-ка, давай, - Крот хлопнул по плечу старшего сына, - давай, воронка запрягай, да ветром в Чернигов. Чтоб к утру тама был, а к заходу ждем вас со знахаркой.

    Парень бросился к конюшне - слово отца здесь явно не обсуждалось. Мужики потоптались, умильно и жалостно поглядывая на старосту. Тот кашлянул, боком придвинулся к жене.

    -  А, что, Добравушка, бились мы крепко, вороги уж на что лютые, а все одно их одолели.

    Жена подозрительно покосилась на него.

    -  Это ты к чему ведешь?

    -  Да вот, угостить бы мужиков? И то сказать, сил сколько положили…

    -  Меду не дам, - отрезала Добрава. - Хотите - вон брага на леднике. Хоть упейтесь. - Она покачала головой: - Кабы не ведун, куда вам, сиволапым. Он того гляди помрет, а у вас бражка на уме.

    -  А мы помочь-то чем можем? - резонно спросил Крот, распахивая калитку. - Только вот за здоровье его выпить. Проходи, мужики, - указал он на стол, врытый в землю под раскидистой яблоней, - сейчас я принесу, чего там на леднике стоит.

    -  Только не шуметь, - грозно предупредила старостиха, - покой ему надобен.

    * * *

    Под руководством Середина Добрава смешала в плошке выбранные им из торбы травы, добавила березового угля, растертой ольховой коры, заварила кипятком и вышла, поставив плошку на лавку у печи. Олег приподнял повязку на плече. Вокруг раны кожа побагровела, вздулась. Он скрипнул зубами: только гангрены не хватало. Если остановить распространение, то организм, возможно, сам справится. Вспомнить бы заговор… Мысли путались, он стискивал зубы, пытаясь вызвать в памяти нужные слова, откидывался в бессилии, снова приподнимался, простирал руку над плошкой.

    -  Ты, кровь мертвая, горькая, выйди из тела, уйди в землю, …оставь меня, выйди из тела, уйди в землю, забери с собой лихоманку-трясовицу… Приложу плакун, приложу тирлич, приложу нечуй-ветер, унесет он жар, заберет морок, развеет по-над лесом, над рекой, над полем скошенным, чтоб следа не осталось, чтоб память забылась…

    Что-то горячее побежало по плечу, по ноге, повязки намокли, чистая рубаха прилипла к телу. Олег хотел позвать кого-нибудь, но из горла вырвался только хрип. «Кровь надо остановить, - подумал Середин, - иначе весь изойду». Собрав последние силы, он потянулся к заваренной в плошке траве…

    На шум вбежала Добрава, позвала девок из горницы. С их помощью подняла Середина с пола, уложила обратно на лавку. Он шептал что-то, протягивая руку к стоящей у печи плошке.

    -  Что, что, милый?

    -  Закрой отваром… - коснулся он повязки.

    Всю ночь ведун метался в жару, Добрава и дочери старосты, сменяясь, сидели возле него. Под утро он очнулся, попросил воды.