|
Под утро он очнулся, попросил воды. Жар спал, осталась только дикая слабость - ни рукой шевельнуть, ни ногой. Олег попросил вынести его на воздух. Во дворе, под яблоней, откуда лишь под утро расползлись загулявшие мужики, разложили сено, накрыли полотном, соорудив что-то вроде перины. Он смотрел, как ветер играет листьями, покачивает ветки с налитыми яблоками. Занимался рассвет, деревня оживала: заголосили петухи, потянуло печным дымком.
Думать ни о чем не хотелось. Просто лежать, смотреть в небо. Он сделал, что мог, но, похоже, этого мало. Слишком много крови потерял - Олег уже чувствовал, как понемногу холодеют кончики пальцев. Его охватило странное безразличие, будто все происходило с кем-то другим. Все осталось в прошлом, а впереди ждал покой. Надо только дождаться его, пережить последние часы. Лишь бы никто не тревожил… Над головой словно просека, а сквозь нее - далекие огоньки… или река с темными, почему-то колышущимися берегами, а в воде - звезды, и он, мягко покачиваясь, плывет над этой темной рекой… Потом, будто издалека, долетел чей-то голос, бубнящий одни и те же непонятные слова на заунывный, нехитрый мотив. Середин пошевелился, над ухом кто-то засопел, дохнул бражным перегаром. - Во, никак очнулся? - Где я? - прошептал Олег. - К бабке едем, к знахарке, значит, - в темноте Середин узнал склонившегося к нему Крота. - Ты, почитай, всю ночь и день без памяти валялся. К ночи ближе воевода Белобой телегу прислал: нянька его, знахарка, уж очень стара. Вот он за тобой подводу прислал - к ней, значит, везти. А это, - крестьянин обернулся к вознице, - сын ейный, бабки то есть. Вот, едем, стал быть. У ней гдей-то в лесу избушка: нелюдима в последнее время бабка-то. Этот вон, - Крот опять обернулся к вознице, - обещал к утру доставить. Ага. А дорога-то все лесом, и деревья огромадные - страсть какие. Во, кажись, поворачиваем… Перегар от мужика перебивал свежие запахи ночного леса, и Середин слегка отодвинулся, снова закрыл глаза. К бабке так к бабке. Река над головой уплыла куда-то в сторону; иногда еще проглядывали огоньки, подмигивали, но потом скрылись и они. Только кроны тихо шумели над головой. Телега кренилась на корнях, как корабль на волне, и Крот время от времени толкал возницу в спину, напоминал, что, дескать, не дрова везет, но тот даже песню не прерывал, знай себе чмокал на лошадь, да играл вожжами. Под мерное покачивание Середин опять впал в забытье. Глава 18 Очнулся он оттого, что телега остановилась. Олег приподнял голову. Вековые дубы и сосны обступили небольшую поляну, как часовые, у края леса стояла изба из потемневших замшелых бревен, слепо пялилась крохотными оконцами. Рядом - низкое строение, тоже все во мху и лишайниках, нижние бревна, казалось, вросли в землю. Рядом - поленница в два человеческих роста. Крот, исподлобья оглядываясь, пробормотал, что вот, мол, заехали не пойми куда, да еще башка трещит, да дорогу назад и с собаками не сыскать… Возницы не было - вероятно, отошел, пока Олег и Крот спали. Распахнулась маленькая дверца в избе, и ведун приподнял в удивлении бровь - на большее сил не было. В дверях стояла толстуха, поперек себя шире, в нижней рубахе с голыми руками. Круглое, румяное от сна лицо выражало недовольство, щеки совсем задавили узенькие глазки, а нос выглядывал между щеками, как суслик из норы. - Здорово, бабка, - бодро поприветствовал толстуху Крот. - Ох, и раздобрела ты. - Кочерга тебе бабка, недомерок ошкуренный, - отвечала та. - Не завидуй чужому здоровью - своего не будет. Ну, где тут парень ваш? - Она затопала к телеге, переваливаясь, как гусыня. |
