|
Дождь заливал Марсель – ну и пусть. И дул неистовый ветер, а не мистраль, который разгонял облака и паутину и заставлял лодки танцевать в солнечных лучах на сверкающих бриллиантами волнах. Отвратительный голландский ветер, набрасывающийся из за угла, срывающий шляпу и швыряющий ее в гавань с разорительностью разгулявшегося пьяницы, не ведающего, что он творит. Очень хорошо. Пусть себе дует. А ему как то надо преодолеть все эти милые крутые холмы, и он ни черта не понимает. Ладно, ладно. Он медленно, но упорно шел назад, мимо высоких жилых домов с пожелтевшими облупившимися фасадами, мимо небольшого, стиснутого со всех сторон этими домами парка, в глубине которого, в огромном мрачном здании медицинского факультета, готовили подающих надежды дантистов, наверняка поглядывавших на открытое всем ветрам море – приятный способ забыть про зубы. Мимо опустевших казарм иностранного легиона с зевающим во весь рот часовым, мимо старого форта и нового туннеля, мимо потрепанных рыбачьих лодок, выстроившихся вдоль берега до самого углового причала. И вдруг его ноги отказались нести его дальше, пока он не подкрепится. Он плюхнулся на стул в каком то полутемном баре, который после полудня будет забит проститутками, а сейчас приятно пуст, задрал ноги кверху и взял себе горячего рома с лимоном.
Узнал ли он что то? Сказали ли ему что то такое, что могло бы ему помочь? Как могло случиться, что месье Мари, который «знал всех», мог вспомнить так ясно и с такой точностью какую то заурядную девчонку в толпе других таких же девчонок, молодого офицера среди тысяч таких же? И другие девушки были веселыми и хорошенькими, и другие молодые люди были симпатичными, храбрыми, франтоватыми – и другие были теперь мертвы. Уж не ловчил ли он? Да нет, какая ерунда. Ведь это Жан Мишель вспомнил про старика, который просто был «шишкой» местного масштаба – бывшего офицера разведки со способностями к муниципальной деятельности. Этого старика с хорошей памятью на лица, который был достаточно умен, чтобы расстаться с армией до алжирских событий. Возможно, он, по чистому совпадению, имел какое то отношение к ДСТ. Подумав об этом, Ван дер Вальк пожал плечами и разразился смехом, после чего бармен, протиравший бокалы, спросил его, не хочет ли он выпить еще. Да, весело согласился он. Он хочет. Плевать ему на этот ДСТ и эту маленькую, но запутанную интригу, поскольку, насколько он знал, Эстер Маркс и сама могла быть из ДСТ. Ему это безразлично. Он собирался действовать дальше и выяснить, кто убил ее, даже если у него уйдет на это полгода. И все таки ему, пожалуй, хотелось бы, чтобы кто то неожиданно сказал: «Не возражаете, если я сяду за ваш столик?» – и оставил после себя на столе кусочек сахара с надписью «Комната 405». А в комнате 405 он бы обнаружил изысканное восхитительное существо с взъерошенными шелковыми волосами и ласковой улыбкой. Он был бы очень доволен. Черт возьми, его бокал был пуст, и он сидел здесь, предаваясь фантазиям. Он попросил еще рома и телефонный справочник. Он старался представить себе этого лейтенанта Лафорэ, которого месье Мари считал убитым. Как бы это узнать? Да очень просто, позвонив в военный округ или в префектуру. Если существовала договоренность хранить джентльменское молчание об Эстер Маркс в старых добрых официальных источниках, распространялось ли это на ее бывшего дружка, который пописывал стишки и был немного не от мира сего? В Алжире некоторые из таких романтиков додумывались до своеобразных идей. Можно было пойти и сесть в поезд и купить бутылку шампанского для дружески расположенного полицейского, этого честного человека, который не хотел, чтобы его оставили в дураках. А можно было вернуться в Тулон и снова отведать потрясающих блюд Клаудин. Ван дер Вальк встал и слегка покачнулся. С утра пораньше он выпил подряд три большие порции рома на голодный желудок. Он решил, что немного пьян. Вспомнился афоризм месье Мари: «Всегда идите наверх». |
