– Понял.

Теперь чертовски большой обед.

– Можно найти здесь где нибудь местечко, чтобы поспать пару часов, или проститутки все оккупировали?

– Благодарю вас. – Бармен убрал в карман щедрые чаевые. – Я все улажу с проститутками. Вы американец? Знаю, вы журналист.

Глава 14

Он плотно пообедал. Съел барабульку, печень которой подали отдельно на кусочке жареного хлеба, потом деликатес, поджаренный на гриле, – все это были рыбные блюда, но ведь он же находился в Марселе. Пришлось выложить за это немалую сумму и отнести ее к непредвиденным расходам.

Он почувствовал себя несравненно лучше, и ему захотелось выкурить большую сигару. Все имевшиеся здесь сигары оказались недостаточно большими, и ему пришлось отправить мальчишку за кубинской. Какая потеря чувства собственного достоинства, подумал он, пристально рассматривая массивную чашу для пунша, запертую в отвратительном алюминиевом ящике, подобно тому как он сам был заперт в аэроплане. Он достал чашу, скорее из сожаления, чем из жажды наслаждения.

– Что то не так? – тревожно спросил метрдотель. Но он не хотел задевать их чувства.

Получив сигару, Ван дер Вальк погрузился в размышления. Он был убежден теперь, что, попав в некое магнитное поле, приближается к какой то трагедии. Не к драме, тут не было ничего драматического. Эстер Маркс имела отношение к одному солдату, и он знал теперь его имя, и знал, что было что то такое связано с этим солдатом, услышав о чем генералы застыли на месте. А сам он… был самым маленьким из актеров, исполнявших эпизодические роли, с незначительной репликой в последнем акте. Поскольку первый акт, безусловно, был сыгран в Дьенбьенфу. Кульминацией второго стала смерть Эстер. Ван дер Вальк был задействован только в последнем акте, но не исключено, что он выбран в качестве именно того маленького подшипника, с помощью которого тяжело крутились колеса, и что в ближайшем будущем следовало ожидать трагедии, которую он не в силах предотвратить.

Прихватив сигару, он направился в отель, который для него подыскали, потому что теперь ему нестерпимо хотелось лишь одного – спать. Все проститутки, только что вставшие с постелей, были свежими и кокетливыми.

– Только посмотрите на него, – хихикали они, увидев его огромную сигару.

– Потом, девочки, потом. – Он чувствовал себя словно какой то барон, осматривающий последнюю партию судомоек. Ну и ну, относить расход за получасовые отели на казенный счет – начальнику контрольно финансового управления вряд ли это понравится.

Он проснулся, когда начало темнеть. Марсельцы спешили по домам. Водители производили адский шум, пользуясь запрещенными гудками, и высовывались из окон, чтобы обругать друг друга. Ох уж эти французы! Как это сказал министр… «лучшее и худшее»… что то вроде этого. Он был недалек от истины. И в отношении войны то же самое: их самые эффектные и драматические победы чередовались с катастрофами, такими нелепыми, что немыслимо было представить их где то еще. Французы делали из них культ, равнодушно относясь к битвам, которые легко могли закончиться как победой, так и поражением, Ваграм или Ватерлоо – какая разница? Но они просто лелеяли свои беды: Агинкорт или Павию. В Дьенбьенфу соединились слава величественного боевого подвига, совершенного в немыслимых обстоятельствах (вроде переправы через Березину) и страшное поражение. Что же произошло там с лихим молодым лейтенантом Лафорэ, который писал стихи? Услышит ли он правду от генерала Вуазена? Какого то военного педанта, без сомнения, адвоката в форме и при медалях, который на листке пыльной пожелтевшей бумаги мог низвести любую драму до уровня обычного события? Это было, подумал Ван дер Вальк с налетом грусти, вполне вероятно.

В Клермон Ферране шел снег, хотя декабрь еще не наступил.