Пароль был: Людовик и Рокруа.
После обмена условными словами д'Артаньян спросил, не лейтенант ли Коменж
командует караулом.
Часовой указал ему на офицера, который стоя разговаривал с каким-то
всадником, положив руку на шею лошади. Это был тот, кого искал д'Артаньян.
- Господин де Коменж здесь, - сказал д'Артаньян, вернувшись к кардиналу.
Мазарини подъехал к нему, между тем как д'Артаньян из скромности остался в
стороне; по манере, с какой оба офицера, пеший и конный, сняли свои шляпы,
он видел, что они узнали кардинала.
- Браво, Гито, - сказал кардинал всаднику, - я вижу, что, несмотря на свои
шестьдесят четыре года, вы по-прежнему бдительны и преданны. Что вы
говорили этому молодому человеку?
- Монсеньер, - отвечал Гито, - я говорил ему, что мы переживаем странные
времена и что сегодняшний день очень напоминает дни Лиги *6, о которой я
столько наслышался в молодости. Знаете, сегодня на улицах СенДени и
Сен-Мартен речь шла не более не менее, как о баррикадах!
- И что же ответил вам Коменж, мой дорогой Гито?
- Монсеньер, - сказал Коменж, - я ответил, что для Лиги им кое-чего
недостает, и немалого, - а именно герцога Гиза; да такие вещи и не
повторяются.
- Это верно, но зато они готовят Фронду (Фронда, la fronde - праща
(франц.)), как они выражаются, - заметил Гито.
- Что такое Фронда? - спросил Мазарини.
- Они так называют свою партию, монсеньер.
- Откуда это название?
- Кажется, несколько дней тому назад советник Башомон сказал в парламенте,
что все мятежники похожи на парижских школьников, которые сидят по канавам
с пращей и швыряют камнями; чуть завидят полицейского - разбегаются, но
как только он пройдет, опять принимаются за прежнее. Они подхватили это
слово и стали называть себя фрондерами, как брюссельские оборванцы зовут
себя гезами. За эти два дня все стало "по-фрондерски" - булки, шляпы,
перчатки, муфты, веера; да вот послушайте сами.
Действительно, в эту самую минуту распахнулось какое-то окно, в него
высунулся мужчина и запел:
Слышен ветра шепот,
Слышен свист порой,
Это Фронды ропот:
"Мазарини долой!"
- Наглец, - проворчал Гито.
- Монсеньер, - сказал Коменж, который из-за полученных побоев был в дурном
настроении и искал случая в отместку за свою шишку нанести рану, -
разрешите послать пулю этому бездельнику, чтобы научить его не петь в
другой раз так фальшиво?
И он уже протянул руку к кобуре на дядюшкином седле. |