|
- Нет, нет! - воскликнул Мазарини. - Diavolo (Черт (итал.)), мой милый друг, вы все дело испортите, а оно пока идет чудесно. Я знаю всех ваших французов, от первого до последнего: поют, - значит, будут платить. Во времена Лиги, о которой вспоминал сейчас Гито, распевали только мессы, ну и было очень плохо. Едем, Гито, едем, посмотрим, так ли хорош караул у Трехсот Слепых, как у заставы Сержантов. И, махнув Коменжу рукой, он подъехал к д'Артаньяну, который снова занял место во главе своего маленького отряда. Следом за ним ехали кардинал и Гито, а немного поодаль остальные. - Это правда, - проворчал Коменж, глядя вслед удаляющемуся кардиналу. - Я и забыл: платить да платить, больше ему ничего не надо. Теперь они ехали по улице Сент-Оноре, беспрестанно рассеивая по пути кучки народа. В толпе только и разговору было что о новых эдиктах; жалели юного короля, который, сам того не зная, разоряет народ; всю вину сваливали на Мазарини; поговаривали о том, чтобы обратиться к герцогу Орлеанскому *7 и к принцу Конде; восторженно повторяли имена Бланмениля и Бруселя. Д'Артаньян беспечно ехал среди народа, как будто он сам и его лошадь были из железа; Мазарини и Гито тихо разговаривали; мушкетеры, наконец узнавшие кардинала, хранили молчание. Когда по улице Святого Фомы они подъехали к посту Трехсот Слепых, Гито вызвал младшего офицера. Тот подошел с рапортом. - Ну, как дела? - спросил Гито. - Капитан, - ответил офицер, - все обстоит благополучно; только в этом дворце что-то неладно, на мой взгляд. И он показал рукой на великолепный дворец, стоявший там, где позже построили театр Водевиль. - В этом доме? - спросил Гито. - Да ведь это особняк Рамбулье. - Не знаю, Рамбулье или нет, но только я видел своими глазами, как туда входило множество подозрительных лиц. - Вот оно что! - расхохотался Гито. - Да ведь это поэты! - Эй, Гито, - сказал Мазарини, - не отзывайся так непочтительно об этих господах. Я сам в юности был поэтом и писал стихи на манер Бенсерада. - Вы, монсеньер?! - Да, я. Хочешь, продекламирую? - Это меня не убедит. Я не понимаю по-итальянски. - Зато когда с тобой говорят по-французски, ты понимаешь, мой славный и храбрый Гито, - продолжал Мазарини, дружески кладя руку ему на плечо, - и какое бы ни дали тебе приказание на этом языке, ты его исполнишь? - Без сомнения, монсеньер, как всегда, если, конечно, приказание будет от королевы. - Да, да! - сказал Мазарини, закусывая губу. |
